Колдун и кристалл - Стивен Кинг

– Я просто не могу в это поверить, – покачал головой Ален.Они направлялись назад, к «Полосе К», огибая Скалу Висельников по широкой дуге,чтобы их не увидели. – Должно быть, они держат нас за слепых.

– Они держат нас за глупцов. – ответил Катберт, – хотя,полагаю, это одно и то же. – Теперь, когда каньон Молнии остался далеко позади,его так и распирало от облегчения. Неужели они собираются войти в каньон?Действительно войти, оказаться в нескольких ярдах от этой проклятой лужи? Он немог в это поверить… и заставил себя напрочь забыть об этом, потому что иначепришлось бы поверить.

– Новые всадники направляются к Скале Висельников. – Аленуказал на леса за каньоном. – Ты их видишь?

На таком расстоянии всадники не превышали размером муравья,но Берт видел их хорошо.

– Меняют охрану, главное, чтобы они нас не увидели… какдумаешь, смогут разглядеть?

– Оттуда? Вряд ли.

Мысленно Катберт с ним согласился.

– Они все попадут в каньон на день Жатвы, так? – спросилАлен. – Загнать туда малую часть – невелика польза.

– Да… я думаю, все они там окажутся.

– А Джонас и его дружки?

– И они тоже.

На них надвигалась полоса Плохой Травы. Ветер дул им в лицо,заставляя глаза слезиться, но Катберт не видел в этом ничего плохого. Наоборот.«Голос» червоточины, спасибо ветру, заметно ослабел. Еще немного, и он пропадетполностью. Именно этого и не хватало Катберту для полного счастья.

– Ты думаешь, мы выберемся оттуда, Берт?

– Сие мне неведомо, – ответил Катберт, вспомнил о засыпанныхпорохом канавках под сухими ветками и улыбнулся. – Но вот что я тебе скажу, Эл:они точно узнают, что мы там побывали.

В Меджисе, как и в любом другом феоде Срединного мира,последняя неделя перед Ярмаркой посвящалась политике. Влиятельные людисъезжались со всех концов феода, одно совещание сменялось другим, подготавливаяглавное событие – Форум феода, который по традиции проходил в день Жатвы. Сюзанучаствовала во всех этих мероприятиях, живое доказательство того, что у мэраесть еще порох в пороховницах. Присутствовала и Олив, раз за разом выпивая додна чашу унижения. Они сидели по обе стороны стареющего петушка. Сюзан наливалакофе. Олив раздавала пирожные. Обе с благодарностью выслушивали хвалебныеотзывы о качестве еды и напитков, к приготовлению которых они не имели нималейшего отношения.

Сюзан не могла заставить себя посмотреть на улыбающееся лицонесчастной Олив. Да, не судьба ее мужу лежать в одной постели с дочерью ПатаДельгадо… но сэй Торин этого не знала, а Сюзан ничего не могла ей сказать.Когда же боковым зрением она видела жену мэра, ей вспоминались слова Роланда,произнесенные им на Спуске: «На мгновение я подумал, что она – моя мать». Но вэтом-то и состояла проблема, не правда ли? Олив Торин не могла стать матерью.Отсюда и та ужасная ситуация, в которой оказались и она сама, и Сюзан.

Мысли Сюзан занимало совсем другое, но со всей этой суетой водворце мэра она смогла вырваться лишь за три дня до праздника Жатвы. Отсидев напоследнем в тот день совещании, скинув Розовое платье с аппликацией (как онаего ненавидела! Как она ненавидела все платья!). Сюзан торопливо надела джинсы,рубашку и полушубок. Заплетать волосы в косы времени не было, ее ждали начаепитии у мэра, но Мария завязала их в узел, и Сюзан помчалась к дому, которыйвскорости собиралась покинуть навсегда.

То, что она хотела посмотреть, лежало в чулане, примыкающемк конюшне, который ее отец использовал как кабинет, но сначала она вошла в доми услышала то, что и рассчитывала услышать: сладкое посапывание тети Корд. Онои к лучшему.

Сюзан отрезала кусок хлеба, намазала его медом и направиласьв конюшню, прикрывая лицо от пыли, которую гнал по двору ветер. В огородегромыхало пугало, поставленное теткой.

Она нырнула в конюшню. Пилон и Фелиция поприветствовали еетихим рыканием, и она разделила кусок хлеба между ними. Большая часть досталасьФелиции, потому что в Привходящий мир Сюзан решила отправиться на Пилоне.

В чулан-кабинет Сюзан не заходила со дня смерти отца, боясьименно той душевной боли, которую и испытала, отодвинув засов и переступивпорог. Узкие окна затянула паутина, но они пропускали достаточно света – деньопять выдался безоблачным, – чтобы она увидела лежащую в пепельнице трубку,красную, его любимую, которую он всегда курил, если ему было о чем подумать. Наспинке стула лежала сетка. Пат, должно быть, чинил ее при свете газового рожка,потом отложил, решив, что доделает начатое завтра… но змея выскочила из-подкопыт Пены, и завтра для Пата Дельгадо уже не наступило.

– О, папа, – всхлипнула Сюзан. – Как мне тебя не хватает.

Она подошла к столу, провела пальцами по его поверхности,оставляя полосы в слое пыли. Села на стул, послушала, как он скрипит под ней(точно так же он скрипел и под ним), пододвинулась на самый краешек. Следующиепять минут она сидела и плакала, закрыв лицо руками, как случалось в детстве.Только теперь не было Большого Пата, который подошел бы к ней, усадил на колении целовал бы в чувствительное местечко под подбородком (особенно чувствительноек щеточке усов над его верхней губой), пока слезы не перешли бы в смех. Время –лицо на воде, на этот раз – лицо ее отца.

Наконец слезы высохли. Один за другим она начала открывать ящикистола. Нашла другие трубки (многие с изжеванными мундштуками), шляпу, одну изсвоих кукол (со сломанной рукой, которую Пат так и не успел починить), перьевыеручки, маленькую фляжку, пустую, но с характерным запахом виски. В нижнемувидела две шпоры, одну с отломанным колесиком. Догадалась, что в день смертиименно эти шпоры были на его сапогах.

Если бы мой отец был здесь, сказала она в тот день наСпуске. Но его нет, ответил тогда Роланд. Он мертв.

Пара шпор, одна с отломанным колесиком. Сюзан достала шпорыиз ящика. Перед ее мысленным взором возникла Океанская Пена. Вот она встает надыбы, сбрасывает отца (одна шпора цепляется за стремя, колесико отламывается),ее ведет вбок, и она падает на него. Это Сюзан легко представила себе, но неувидела змею, о которой рассказал им Френ Ленджилл. Не увидела, и все.

Она положила шпоры в ящик, встала, посмотрела на полкусправа от стола. На ней стояли гроссбухи в кожаных переплетах, бесценноесокровище для общества, утерявшего секрет изготовления бумаги. Ее отец почтитридцать лет был главным конюхом феода, и на полке стояли книги, в которые онзаписывал родословную лошадей.

Сюзан взяла последнюю в ряду, начала пролистывать. На этотраз она даже обрадовалась, когда у нее вновь защемило сердце при виде знакомогопочерка.