Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

недальновидностью некоторых руководящих работников сферы обслуживания, а произошло это на собрании партийно-хозяйственного актива района, он смог втолковать им, что сейчас своевременное снабжение трудящихся продуктами питания, промышленными товарами, обеспечение жильем, коммунальное обслуживание населения, уже не только хозяйственные задачи, но и идеологические, и что из этого надо делать правильные выводы.

Такая постановка вопроса кое-кого смутила своей нетрадиционностью. А он сказал, мол, традиция традиции рознь, что даже хорошие традиции со временем устаревают, препятствуют дальнейшему продвижению вперед, и тогда их надо ломать.

Знает Сергей Тимофеевич за Кашириным и одно чудачество: нет-нет и появляется возле печей, причем сам за баранкой. Станет в сторонке и смотрит, как выдают кокс, подолгу, просто вот так смотрит и смотрит на огненные лавины. «Чистый тебе огнепоклонник», — как-то поделился Сергей Тимофеевич своими наблюдениями с Пташкой, вовсе не подозревая, что в эти минуты Николай Григорьевич как бы прокаливает на огне какие-то особо важные мысли, взвешивает и выверяет свои действия, поступки... С проходной, между тем, всякий раз докладывают директору, что на территории завода появился секретарь райкома. Ну, а Пал Палыч уже тоже знает: если нужен Каширину, тот предупреждает по телефону, заезжает в заводоуправление, а нет — зачем человеку навязываться, мешать. Вот такой он — Каширин.

А секретаря обкома Сергею Тимофеевичу приходилось видеть и слышать на совещаниях, на последней районной партконференции, где тот выступал. Совсем недавно Пантелей забавно рассказывал, как секретарь обкома хотел напоить его «кофием», а он не поддался. Видно, не болтал Пташка, когда сказал, что скоро Геннадий Игнатьевич нагрянет к ним на завод и прищучит очковтирателей. Очевидно, и в самом деле обеспокоен секретарь обкома заводскими делами, если нашел время выбраться.

В эти минуты Сергею Тимофеевичу особенно хотелось, чтобы все получалось споро и ладно. Тут сказались и рабочая гордость, и стремление наглядно продемонстрировать жизненность новой организации труда на печах, и озабоченность тем, как бы не допустить промашки, не подвести Пал Палыча, Суровцева, которые, конечно же, надеятся на него.

Он уже не замечал прибывших. Все его внимание было сосредоточено на управлении машиной, чтобы чувствовалось: у пульта — машинист высшего класса. Сергей Тимофеевич и сам ощутил: примешалось тщеславие. Но тут же подумал, а почему бы и не покрасоваться своим мастерством!

Его мысли перебил короткий резкий свист. Дверевой с обслуживающей площадки, запрокинув голову и придерживая войлочную шляпу, чтобы не свалилась, подал знак, мол, смотри, и снова принялся забрасывать в раскаленную камеру коксовую осыпь.

Сергей Тимофеевич сначала ничего не понял. Глянул вниз — там еще стояли и машины, и люди... Потом уже увидел поднимающихся к нему секретаря обкома и Пал Палыча, когда они ступили на последний трап,

— Высоко забрался, товарищ Пыжов, — переведя дух, проговорил Геннадий Игнатьевич.

— По должности и место, — слегка улыбнувшись, отозвался Сергей Тимофеевич.

— Хорошо сказано, хорошо... И где ты, Чугурин, такие кадры берешь? С Пантелеем Харитоновичем вашим привелось познакомиться — одно удовольствие. Теперь вот Сергей Тимофеевич.

— Как же, воспитываем, — ответил Чугурин,

— Ладно тебе бахвалиться, — с деланым недовольством проронил Геннадий Игнатьевич. — Кстати, Пантелей Харитонович сейчас на заводе?

— Пошабашил, — сказал Сергей Тимофеевич.

Геннадий Игнатьевич высказал сожаление, что не повидается с ним, и тут же оживленно добавил:

— Не будь таких работников, небось запел бы Лазаря, уважаемый директор,

Чугурину ничего не оставалось, как согласиться. А Геннадий Игнатьевич, уважительно понаблюдав, как Пыжов управляется, вдруг обеспокоился:

— Мы не очень отвлекаем? А то не церемонься — гони.

Прозвучало это искренне. Наверное, действительно Геннадий

Игнатьевич не задержался бы ни минуты, услышав в ответ, что в самом деле мешает. И Сергей Тимофеевич не побоялся бы спровадить высоких гостей. Но их присутствие и впрямь не сказывалось отрицательно на том, чем он был занят. Потому и перевел в шутку:

— А потом? Из меня же Павел Павлович мартышек наделает!

И они засмеялись. Павел Павлович погрозил Пыжову пальцем, дескать, что ж ты меня таким выставляешь. Заметив это, Геннадий Игнатьевич подхватил:

— Вот так, Чугурин?! Труд сделал из мартышек людей, а ты, оказывается, из людей делаешь мартышек? Не-хо-ро-шо...

Он осмотрелся. Прямо перед кабиной громадилась коксовая батарея, а позади открывалась впечатляющая панорама химических цехов. Потом обернулся к Пыжову:

— Значит, оправдывает себя новая организация?

— Как же. Все время идем с плюсом.

— Выходит, в перспективе — повышение плановых заданий, в соответствии с возросшими возможностями?

— Очевидно, — сказал Сергей Тимофеевич. — Каждое новшество имеет смысл, если используется не только там, где родилось. И каждый производственный успех ценен тогда, когда становится нормой для всех.

— Вот, Чугурин, послушай, как понимает эти вещи передовой рабочий, — оживился Геннадий Игнатьевич. — А ты, как мне докладывали...

— Мы еще с долгами не рассчитались, а некоторые товарищи не перспективу, о которой здесь говорилось, имеют в виду — уже сейчас норовят накинуть нам на план.

— Этакими накидками можно напрочь отшибить охоту думать, искать, — поддержал директора Сергей Тимофеевич. — Кто тянет — тому большую поклажу приправлять? Такое, прямо скажу, не очень воодушевляет.

— Разве об этом речь? — спросил Геннадий Игнатьевич.

— А чего же я завелся! — воскликнул Чугурин. — Люди старались, на тех же агрегатах сумели увеличить выход продукции. Выгодно это? Выгодно! Дополнительный вал, что мы даем, позволит в ближайшее время погасить свой долг, а потом и перекрыть кое-кого. Нам же — сразу грозят повысить плановое задание.

— Ну нет, это никуда не годится, — заговорил Геннадий Игнатьевич. — Неуместная прыть. Пока другие предприятия, используя ваш опыт, будут перестраиваться, подниматься к вашему уровню — ваше несомненное право пользоваться преимуществом новаторов, получать моральное и материальное вознаграждение. А как же! Это и есть своеобразное поощрение за общественную и производственную активность. Только так, Павел Павлович. Скажешь товарищам, пусть оставят тебя в покое. — Геннадий Игнатьевич перевел взгляд на Пыжова, спросил: — А как с физической нагрузкой? Что-то у тебя, Сергей Тимофеевич, будто усталый вид.

— То так кажется, — для пущей убедительности усмехнулся Сергей Тимофеевич, решив, что не стоит Посвящать секретаря обкома в то, как и почему приходится ему сейчас тянуть вторую смену. — Порошей коксовой присыпало — посерел... А нагрузка какая? Те же операции. Только механизмы впустую не гоняем, экономим электроэнергию...

— Рассказывал Суровцев, рассказывал. Более полное использование машинного времени — большое дело, — заметил Геннадий Игнатьевич, — наши значительные резервы... С Шумковым помирился? — внезапно спросил, нацелив на Пыжова смеющиеся глаза. И не ожидая ответа, добавил — Ничего, ничего. Сомневающиеся тоже нужны: лишний раз отмерить, проверить — не повредит. Слышал, неплохо вел подготовку.

— Дотошно, — подтвердил Сергей Тимофеевич.

— Вот и правильно: