Образы Италии - Павел Павлович Муратов

час обеда как будто лишь по привычке; в их окнах видна была только не знающая, что делать в эти неожиданные свободные дни, прислуга. На единственной улице Таормины хозяева лавочек, торгующих сувенирами, мирно дремали на своих соломенных стульях. Странный это город – он насчитывает больше десятка гостиниц, предлагающих приезжему все удобства жизни. Но, собираясь ехать отсюда в Неаполь через местности, опустошенные землетрясением, мы не нашли, где купить самый скромный запас провизии.

Безлюдье как-то открыло истинный характер Таормины. Казалось, ветер свободнее гудел в опустевших садах и облака опускались смелее на крыши покинутых отелей. Стало понятно, как может быть беспокойно это место, расположенное высоко в горах над стремительно падающим берегом моря. Сизые тучи увили Этну и скрыли из глаз ее вершину. Ночью спустилась гроза; беспризорные ставни хлопали во всех гостиницах. Молния сверкала ежеминутно, и гремел театральный южный гром. Жители Таормины едва ли спали спокойно: грозы часто предшествуют извержениям Этны, а воспоминание о мессинском землетрясении было еще слишком свежо.

Наутро все успокоилось. Воздух был тих, влажен, наполнен запахом цветущих деревьев. Показалось солнце, камни быстро высохли, и большие ящерицы во множестве забегали по ним. Из греческого театра открылся прославленный классический вид на синее море, на скалистые берега, на Этну. Но Этна была еще в облаках. По мере того как они таяли и снимались с нее, все росло и росло нетерпение увидеть ее вершину. Казалось, вот-вот она сейчас откроется, уже стали резко белеть ее вечные снега. Но нет, пришлось ждать еще долго, и ничто не внушало так верно понятия о высоте Этны, как это постепенное исчезновение скрывавшей ее облачной завесы.

Для Таормины Этна – все, она занимает половину здешнего неба. Отчетливость, с которой видны скалистые грани ее кратера, и движение дыма, поднимающегося из ее недр, вносит дикую и грозную ноту в здешний пейзаж. Этна кажется отсюда подавляюще-величественной и страшной. Везувий – детская игрушка в сравнении с этой исполинской горой. Все человеческое точно гаснет и умаляется от соседства с воплощенными в ней первобытными и стихийными силами. Мысли путешественника как-то невольно обращены здесь к ней. Прогулки, которые он затевает, бессознательно приближают его к Этне. По тропинкам, вьющимся по крутым косогорам, поднимается он в Молу. В этой жалкой и грязной горной деревушке он чувствует себя занесенным на край человеческого мира, подошедшим к пределам обитаемости. Целый бок Этны открыт здесь перед ним – застывшие моря черной лавы, так странно отражающие блеск солнца рядом с сверкающими снежными полями. Ледяное дыхание их здесь веет ему прямо в лицо.

На этих высотах, у этого предела жизни уже нет Италии, нет греческой Сицилии. Таормина была вначале поселением первобытных сикулов. Греческий Наксос был основан ионийцами внизу, близко от берега моря. Спускаясь от Таормины к этому ионическому берегу, точно возвращаешься в число граждан греческого мира. Глядя с берега на Ионическое море, усеянное бегущими кораблями, сицилийский грек чувствовал себя принадлежащим к великой эллинской семье. Но горе островитянину, взирающему на море без всякой надежды провести на нем свою борозду вольного путешественника! Сицилия рождает какое-то драматическое взаимодействие между морем и берегом. Жалоба Полифема вечно слышится на ее берегах: «Приди ко мне, Галатея, ты разделишь здесь все со мной. Оставь сердитое море разбиваться о берег. Ты счастливее проведешь ночь со мной в моей пещере. Здесь есть лавры, тонкие кипарисы, темный плющ и виноградные лозы со сладкими плодами, здесь есть студеная вода – амброзия, которую дарит мне Этна от своих белых снегов. Можешь ли ты предпочесть всему этому свое море и свои волны…»

Вдоль этого моря Галатеи, вдоль этих циклопических берегов лежит наш путь к Италии. Уже видны горы Калабрии за невидимым еще Мессинским проливом. Зрелище разрушенных землетрясением городов ожидает нас, зрелище Италии в горе. Горе Италии – горе всего человечества, потому что Италия – это то счастье, ради которого людям еще стоит жить.

Том 3

От Тибра к Арно

Долина Умбрии

Вижу вас, божественные дали, Умбрских гор синеющий кристалл!

Вяч. Иванов

1

Умбрия! Это имя называет как будто страну легких теней, населяющих долины, роящихся в старинных городах на вершинах холмов, наполняющих воздух в глубокие, безмолвные ночи. Созвучие слов кажется здесь мудростью случая – даже в самые светлые дни Умбрия остается страной теней. Так мягко, сквозь невидимую вуаль светит здесь солнце, так покойны и зеркальны текущие воды. Умбрия выражает особенную наклонность человеческой души. Путешественники, стекающиеся каждую весну в Ассизи, ищут давно утраченной чистоты, по которой не перестает тосковать дух человека. Пока белые волы будут пить из Клитумна все так же, как в дни Вергилия, и пока в теплом воздухе над полями Беваньи будут виться жаворонки все так же, как во времена Франциска Ассизского, до тех пор мир будет искать здесь сокровище безгрешности и счастья, искупающее многие его горести и падения. И до тех пор благим убежищем для всех смятенных и смутившихся, островом спасения для всякого, кто поднял на своем жизненном корабле сигнал бедствия, будет казаться Умбрия Праведная.

В умбрийском пейзаже есть особенности, не встречающиеся в других частях Италии. Сочетание широких, открытых долин со снежными горными цепями, блистающие серебром извивы тихих рек, поля, усаженные старыми ивами, по которым вьются столетние лозы, одинокие тополя, поседелые оливковые рощи на склонах, ряды древних городов, рисующихся строгим силуэтом на каменных ребрах гор, – вот главные черты этого пейзажа. Это один из старейших виноградников Италии, и вино здешних лоз обладает, как кажется, особенно старой и крепкой мудростью. Земля плодородна, водяные мельницы на Клитумне не оскудевают полным и веским зерном. Просторные чердаки ферм едва вмещают весенние сборы овощей и осенние сборы плодов. Широко открытые в летние дни подвалы далеко распространяют веселящий запах деревенского вина. Умбрийская деревня живет полно; по белым дорогам все время медленно скрипят телеги, запряженные шелковисто-белыми волами, пыльные ослы везут в город вино, масло или последний сбор плодов, и около них тяжело ступают важные крестьяне, несущие достоинство тысячелетнего труда.

Но лучше всего Умбрия ранней весной. Страна теней просыпается от зимней дремы со смутной улыбкой. Воздух, истинная стихия Умбрии, ее легкое божество, и никогда веяния его не сладостны так, как в первые весенние дни. Все тихие воды