Кровавое заклятие - Дэвид Э. Дархем

С некоторым беспокойством Хэниш признался себе, что несравненно больше уважает акацийских героев. Вполне возможно, Эдифус был ровней ему. И Тинадин, разумеется. Если бы он сейчас выступал против мейнцев, Хэниш не поручился бы, что сумеет возобладать в схватке. Эдифус правил, ни на шаг не отходя от выбранного курса, сражаясь со всяким, кто выступал против. Эдифусу недоставало изощренности ума, он отличался бесхитростностью и прямодушием, но дрался в первых рядах во всех битвах, которые выпали на его долю. Тинадин был слеплен из другого теста — сплошь предательство и вероломство, коварство, лживость, убийства из-за угла. Человек, познавший всю бездну зла так глубоко и полно, как не постиг ее никто до или после него. Хэниш с ошеломлением осознал, что он сам учился у этих основателей Акацийской империи. Можно сказать, что он уважал и почитал их — пусть даже они и были величайшими врагами мейнцев. Хэниш лег спать, раздумывая о том, что сейчас ни в одном из двух народов не нашлось бы человека, способного сравняться с ним. Мысль столь же приятная, сколь и горькая…

Немного позже он открыл глаза и увидел над собой четкие контуры ярких звезд, точно нарисованных на ночном небе. Несколько секунд Хэниш озирался по сторонам, пытаясь сообразить, что его разбудило. Какая-то невнятная тревога… Он увидел восемь пунисари, стоявших на своих постах вокруг лагеря, и других охранников, спавших на земле возле лошадей. Кроме звона цикад, ничто не тревожило тишину спокойной летней ночи. Его разбудила не какая-то внешняя угроза, понял Хэниш. Ему снился сон. Снилась женщина Акаран, которая выглядела точь-в-точь как Коринн, но не была ею. И виделось Хэнишу отнюдь не любовное свидание. Перед ним стояла… Мэна. Да, Мэна с мечом в руке. Яростная богиня — так она назвала себя в его сне. Мэна подняла свое оружие — лезвие было вымазано в крови. Кровь капала с клинка, словно меч сочился красной жидкостью. Именно эта картина и выдернула Хэниша из забытья. Но при чем тут Мэна? Разве не Аливер возглавляет мятеж? Почему его напугала юная женщина, которую он до сих пор вовсе не брал в расчет?

Хэниш не так много знал о Мэне — только то, что она убила Ларкена его собственным мечом, потом зарубила нескольких охранников-пунисари и подняла бунт на корабле. Последнее, очевидно, оказалось наиболее простым делом. К сожалению, реалии жизни в империи были таковы, что каждый мейнец зависел от множества людей из покоренного народа, которые обеспечивали нормальное течение жизни. Они водили корабли, готовили еду, строили дороги… Тем не менее Хэниш изумлялся тому, как легко малютка Мэна ускользнула из рук охраны.

Если представится такая возможность, он принесет в жертву именно Мэну. На всякий случай лучше убрать ее с дороги. Возможно, Коринн однажды сумеет простить его. Может быть, в конце концов, они все-таки будут счастливо жить вместе… Хэниш перевернулся на бок, поудобнее устраиваясь на неровной земле. Он закрыл глаза и попытался уснуть, попытался не думать о Коринн… но ничего не вышло.

В середине следующего дня отряд поднялся на всхолмье, откуда открывался вид на извилистую дорогу, уводящую в глубь Эйлаванских лесов. Вдалеке Хэниш увидел приближающийся караван. Верховые патрулировали дорогу и окружающие леса. Отряды пунисари шли по обочинам, по обе стороны от каждой повозки. За этой нерушимой стеной охраны двигались огромные тяжелые возы, запряженные быками. На них стояли саркофаги, где покоились предки. Толпа жрецов и рабочих сопровождала процессию. Ветер донес до Хэниша щелканье хлыстов и окрики возниц. Все происходит наяву, подумал он. Мы действительно это сделали…

Он спустился по склону, проехал мимо всадников и пеших солдат, приблизившись к повозкам. Увидев караван вблизи, Хэниш изумился, как гигантские возы сумели пересечь изборожденную колеями, топкую, влажную землю плато Мейн. Летом почва превращалась в вонючее болото — неглубокое над каменной подложкой гор, но вязкое и опасное для тяжелых повозок, где они в любой момент могли опрокинуться, рассыпав содержимое, или увязнуть намертво. Очевидно, подобное путешествие было бы невозможно без помощи нюмреков. Именно они научили мейнцев делать возы такого размера, с огромными колесами и гибкими ходовыми частями, которые не ломались под весом груза. И все же Хэниш содрогнулся, представив, как этот караван двигался по коварной извилистой дороге, ведущей вниз с Мефалийского Предела. Позже он обо всем расспросит Халивена, поблагодарит его, поздравит его, вознесет ему хвалу. Дядя совершил подвиг, о котором поэты должны складывать баллады.

При виде племянника Халивен широко улыбнулся. Они поздоровались, обхватив друг друга за головы и крепко стукнувшись лбами. Старинное приветствие, принятое между близкими родственниками и уместное в моменты сильных эмоций. У Хэниша едва не посыпались искры из глаз, но боль от удара была безделицей в сравнении с той, которую он испытал, увидев, как выглядит Халивен. Никогда прежде Хэниш не встречал столь изнуренного, измученного человека. Разве что нищие, шатавшиеся на улицах Алеси, выглядели не лучше. Одежда в беспорядке и перепачкана сажей, губы пересохли и потрескались, глаза под кустистыми бровями казались черными провалами, а кожа туго обтягивала череп, придавая дяде сходство с его нынешними подопечными. Волосы Халивена стали белы как снег. Хэниш постарался припомнить, много ли было в них седины, когда дядя уезжал на север. Пожалуй, нет. Теперь же они походили на серебристую траву, замороженную ледяным ветром.

Отойдя на шаг, Хэниш сказал:

— Отлично выглядишь.

Ложь сорвалась с губ, прежде чем Хэниш успел одернуть себя. Халивен ответил хмурым взглядом, выразив в нем все, что думал об этих словесных выкрутасах. Однако в следующий миг лицо старика снова прояснилось.

— Нет, это ты отлично выглядишь. А я… я не настолько. Тому виной некая миссия, которую ты поручил мне, племянничек. Некое задание…

— И все же ты выполнил его.

Несколько секунд Халивен молча изучал лицо Хэниша. Потом коротко кивнул:

— Пойдем. Я тебе все покажу.

Вдвоем они обошли караван. Хэниш забирался на огромные повозки, прикасался к саркофагам, шептал слова приветствия и молитвы-восхваления. Он ясно ощущал силу, бьющуюся под крышками гробов. Энергия ярости пульсировала и изливалась наружу в жуткой тишине, словно каждый из неподвижных предков, закованных в оболочку своих тел, безмолвно кричал о смерти и разрушении. Рабочие казались нервными и перепуганными. Изнуренными — более эмоционально, нежели физически. Даже яки, эти обычно невозмутимые звери, беспокоились, и возницы с трудом удерживали их в повиновении.

Халивен поведал Хэнишу о путешествии. Это была длинная история, которую он начал рассказывать днем и продолжал за ужином, когда на землю спустился синий вечер. К тому времени как он закончил, уже стояла глубокая ночь. Дядя и племянник сидели в тишине. Густой балдахин деревьев закрывал звезды, но на листьях дрожал отблеск их света. Халивен закурил трубку, набив ее листьями конопли. Хэниш и не знал, что дядя приобрел эту привычку. Он уже готов был высказать неодобрение, однако сдержался. Все же конопля — не мист. К тому же Халивен, пожалуй, заслужил право на небольшую слабость. Хэниш снова задумался о Коринн, когда Халивен нарушил молчание.