Битва за Лукоморье. Книга 2 - Роман Папсуев

Да он собой просто любуется, понял Добрыня. Любуется – и предвкушает, как сейчас чем-то послов князя Владимира опять огорошит.

В богатыре росла уверенность: Гопон жалеет, что так легко дал обещание замириться с Баканом, – и наверняка будет выторговывать у Великограда взамен какие-то уступки. К примеру, потребует снизить пошлины для алырских купцов, ведущих дела с Русью. Не зря же при их разговоре присутствует царский казначей. А переговоры с Гопоном, скорее всего, теперь займут еще не день и не два. Уж кто-кто, но Карп Горбатый не упустит случая из русичей клещами жилы потянуть, чтобы выгадать в этой игре побольше.

На кое-какие из таких мелких уступок Великий Князь Добрыне при необходимости пойти разрешил, но показывать этого великоградец пока алырцам не собирался. Пусть-ка сделают свой ход на тавлейной доске первыми.

– Здрав будь, государь, – невозмутимо поклонился Гопону воевода. Вслед за ним отдал царю поклон и Казимирович. – И ты будь здрав, господин советник.

Подметил Добрыня, присматриваясь к правителю Алыра, и еще кое-что. Под глазами у Гопона за ночь начисто и без следа исчезли темные круги, наведенные бессонницей и тревогой. На свежем, кровь с молоком, лице снова играл румянец.

Впрочем, в том, что государь-богатырь нынче с утра выглядел так, будто умылся живой водой, ничего необычного как раз не было, богатырский сон – штука хитрая.

Гопон тем временем взял наконец быка за рога. Решительно и круто.

– Здоровья тебе, господин посол, я сегодня, пожалуй-ка, тоже пожелаю, – сощурился он. – А вот порадовать тебя мне, прости, нечем. Помозговал я тут, всё обдумал еще раз – и решил вот что.

Серые глаза глядели на Добрыню жестко – и с веселой хитрецой.

– Завтра с утра собирайся вместе со своими людьми – да уезжай. Загостились вы у меня во дворце, – невозмутимо продолжил Гопон. – Писать Владимиру Великоградскому мне лениво, а на словах ему передай: Русь Гопону Первому – не указ. Войне между Алыром и Баканом – быть. Баканское золото да баканский хлеб нам ох как нужны – так ведь, Карп? Да и новые земли за Кесерским перевалом Алыру пригодятся. Ну а завоюем Баканское царство – тогда, может, руки у меня и дойдут приструнить разбойников на северной границе. Пока – недосуг. Нашим воеводам на юге забот хватит.

– Всё верно сказал его величество, – подал голос Карп. – Баканцы алырскому престолу оскорблений немало нанесли. Убытков – тоже. Так что теперь пусть сполна свои долги покроют. И золотом, и кровью. Раз баканскому царю корона жмет, его от этой тяжести освободить пора.

В холодных глазах горбуна снова мелькнула усмешка. Хмурясь и набычась, не сводил глаз с послов и Гопон, а его правая ладонь невольно сжалась в кулак, будто он собрался ринуться врукопашную.

К тому, что в Алыре творится какая-то дурная и несусветная худова дичь, Добрыня плохо ли, хорошо ли, но притерпелся. Однако сейчас поймал себя на бредовой мысли: это все-таки царь-наемник не в трезвом рассудке – или у него у самого невзначай успело в голове помутиться? Да так, что невесть что наяву слышится да мерещится? От Гопона воевода ждал всего. Но только не того, что царь-богатырь может пойти на клятвопреступление. Да еще вот так легко, точно не честь свою он походя сейчас растоптал, а ковш воды выпил и рукавом утерся. Не такой, Добрыне казалось, Гопон человек.

Или алырский царь шутит? Ничего себе шутки… За такие даже среди распоследнего каторжного отребья и голи кабацкой бьют весельчаков смертным боем.

Но нет, Гопон не шутил.

Глядя на этих двоих, на царя-наемника и его советника, Добрыня вдруг опять вспомнил слова, услышанные от Карпа Горбатого в день приезда русичей в Бряхимов: «Я – лишь голос государев…» Ой ли? Не насмешка ли тогда у казначея-горбуна над Гопоном ненароком вырвалась?

Может, как раз Карп и заправляет на самом-то деле всем в Алыре, и это Гопон стал его послушным голосом и руками? И сейчас царь-богатырь просто повторяет то, что заставляет его говорить советник, опутавший разум алырского правителя черными чарами? Да, на колдуна-злонрава казначей с виду не очень-то походил, но как он тогда забрал такую власть при бряхимовском дворе? Как сумел настолько втереться в доверие к Гопону? Вон, даже в царский разговор с иноземными послами вступает запросто… И почему отчество свое Карп скрывает, обходясь прозвищем, – и для всех тайна, откуда царский казначей родом?

К тому же есть ведь и особые амулеты, с помощью которых знающий человек может получить ключ к чужой воле и превратить свою жертву в покорную куклу. Чтобы их использовать, даже чародеем не нужно быть. Добрыню аж обожгло: а случайно ли Карп, который одевается скромно, как зажиточный мастеровой или небогатый лавочник, на пальцах золотые перстни носит?

Уж не навороженные ли камни в их оправу вставлены?

Нет, тоже как-то не похоже. Тот же Молчан обязательно почуял бы, будь Карп колдуном или таким же, как он сам, знающим человеком.

– Как прикажешь это понимать, твое величество? – не выдержал тем временем Василий. – Ты же слово свое царское да богатырское нам дал, что с Баканом дело миром уладишь. Воевода этот уговор с тобой рукобитьем скрепил!

– Не припомню такого, хоть убей, – Гопон напоказ зевнул, прикрыв рот ладонью.

– Я тому рукобитью и послух, и свидетель! – Лицо у Казимировича закаменело и побелело. – Выходит, клятвам царя Алыра – цена та же, что прошлогоднему снегу?

Он порывисто шагнул вперед.

Телохранители-чернобронники у трона Гопона разом подобрались и напряглись. А Добрыня полностью и окончательно уверился в своей догадке, которая точно ударила его изнутри еще при первых словах царя-наемника – о том, что порадовать тому посла нечем.

Столько стражи и в тронном зале, и за его дверями, и в переходах, которые к залу вели, Гопон приказал поставить вовсе не просто так. Правитель Алыра всерьез боялся, что русичи схватятся за оружие, когда он начнет с ними разговор, – и к этому заранее подготовился. Это тоже совсем не походило на шального, но прямодушного государя-богатыря. Тем более что до того уже должно было дойти: Добрыня никогда такой дурости не сделает, чем бы всё ни закончилось.

Впору все-таки поверить, что кто-то царем-наемником крутит – и вьет из него веревки. Но если это не Карп, тогда – кто?

– «Слову своему я – хозяин», – не ты ли нам вчера в лицо так сказал? При супруге своей? – Василию уже море было по колено. – Или и от этого отопрешься?

– А я так сказал? – у Гопона приподнялась бровь. Алырский царь забавлялся и вовсю наслаждался удавшейся на славу забавой. – Что ж, оно и верно. Хозяин. Хочу – даю слово свое царское, хочу – назад забираю. Ну а того, что Мадину Милонеговну во дворец привезли, в большую заслугу себе не ставьте. Кабы вы ее и в самом деле из полона освободили – другой был бы разговор. Или от смерти лютой да страшной спасли бы. А так… За что перед вами, господа послы, муж такой своевольной жены в благодарностях рассыпаться должен? За то, что прогулялись вы, Владимировы богатыри, за царицей Мадиной верхами до Сухман-реки? Тоже мне, подвиг!