Доброй ночи, любовь моя - Ингер Фриманссон

Вечером к ней зашел отец.

– Будем читать вечернюю молитву?

– Б о ж е н ь к а к о т о р ы й л ю б и т д е т е й – п о с м о т р и н а м е н я т а к у ю м а л е н ь к у ю – к у д а б ы я н и о б р а т и л а с ь – с ч а с т ь е м о е в р у к а х б о ж ь и х – с ч а с т ь е п р и х о д и т и у х о д и т – к о г о б о г л ю б и т т о м у и с ч а с т ь е.

Он склонился к ней и поцеловал ниже уха.

– О ком мы сейчас думаем, и ты и я? Мы оба?

– О маме, – прошептала она.

Лицо у него вытянулось, глаза стали грустными.

– Я должен тебе сказать, что когда ты завтра утром проснешься, то меня не будет.

Она взвилась на кровати.

– Нет! – закричала она.

– Жюстина...

Он словно умолял, отчего она еще больше разозлилась.

– Ты должен быть здесь!

– Я должен поехать в Швейцарию.

Он понизил голос:

– Знаешь, почти туда, откуда мама приехала.

– Тогда и я с тобой!

– Милая девочка, ты же понимаешь, что тебе со мной нельзя. Я еду по делам. А тебе в школу ходить нужно. У меня работа, а у тебя школа, у всех есть каждодневные обязанности.

Она била его по рукам, по глупым ногам.

Он уложил ее в постель и ушел.

Утром он уехал.

* * *

Она вспомнила про зверя. Зверь был ее каждодневной обязанностью.

Однако после школы ее встретила Флора. К этому она оказалась не готова.

Флора была в черном костюме и жемчугом на шее. На руке у нее висела сумочка с медной цепочкой вместо ручки.

– Мы поедем в Веллингбю, – сказала Флора. – Пойдем в кондитерскую.

Они стали спускаться с горки.

– Развеселись же, ребенок! Раз в жизни!

Флора держала ее за руку, шла мелкими шажками, как ходят тети, когда они хотят быть красивыми.

Флора была красивая.

– Расскажи мне, что вы сегодня в школе делали, – попросила она.

– Я не знаю.

– Конечно, знаешь.

– Мы читали. И считали.

Рука крепко сжимала ее пальцы.

– Читали и считали, я думаю!

Жюстине очень сильно хотелось писать. Хотелось выдернуть руку, но это не понравилось бы Флоре. Теперь Флора была ее мама, а она – Флорина дочка.

В Веллингбю Флора пошла по магазинам. Жюстина держала ее сумку, когда она исчезала за занавеской примерочной.

Высовывалась голая рука.

– Девушка, это, наверное, слишком большой размер. Не могли бы вы подать мне тридцать четвертый.

Продавщицы носились туда-сюда, льстили Флоре, что-то приносили. Она выходила в новых платьях, плыла по магазину, демонстрировала наряды.

– Ну, Жюстина, что ты думаешь? Купить его? Как ты думаешь, я папе в этом платье понравлюсь?

Только тогда они заметили Жюстину. И разулыбались сладко – какая у тебя мама красивая!

* * *

В кондитерской ей наконец удалось пописать.

Когда она вышла из туалета, Флора уже заказала: лимонад и кусок розового пышного «наполеона».

Сама она ничего не ела, только пила кофе из крошечной чашечки.

Столы были покрыты клетчатыми скатертями. Сильно пахло дымом. За соседним столиком сидела девочка того же возраста, что и Жюстина, с пожилой женщиной. Послюнив платок, та вытирала девочке вокруг рта.

– Бабушка! – пискнула девочка, но сопротивляться не стала.

Она надкусила булочку и украдкой показала Жюстине язык. Весь в жеваных комках теста.

Красный ноготь Флоры.

– Ешь же, Жюстина! Ешь!

Мужчина с газетой, сидевший за соседним столиком, посмотрел в их сторону. Улыбнулся Жюстине и подмигнул, волосы у него были как блестящее черное пирожное.

Когда Флора вытряхнула из пачки сигарету, мужчина тут же подскочил с зажигалкой.

Флора милостиво кивнула.

– Ешь, Жюстина! – снова велела она. – Ты должна доесть. Я не для того пирожные покупаю, чтобы ты половину на тарелке оставляла.

– Дети забавные, – сказал мужчина.

Флора выдохнула дым. От ее помады на сигарете остался красный след.

– Бывают и неуклюжие дети, – сказала она.

Жюстина откусывала крошечные кусочки. Сначала она съела всю розовость, все эти малиновые язвы. Остальное лежало на тарелке жирно-сливочным месивом.

Она думала про зверя. Сегодня она к нему не придет.

Мужчина придвинул свой стул к их столику. Девочка с бабушкой ушли.

– Ты петь умеешь? – спросил мужчина, вновь улыбнувшись Жюстине. Губы у него были сухие и узкие. К галстуку был прицеплен темно-зеленый камень, менявший цвет, когда мужчина двигался.

Она уставилась на свою ложку. Ложка была перемазана до самой рукоятки.

– Все девочки умеют петь, – продолжал мужчина.

Флора хихикнула точно ребенок, показав мелкие белые зубки – тоже как у ребенка.

– Если споешь, получишь крону, – сказал мужчина и положил руку на стол. Рука была вся в коротких черных волосках, ногти широкие и плоские. Некоторое время он барабанил по столу. – Девочка!

Флора железными пальцами ухватила ее за подбородок, сжала кожу:

– Покажи-ка дяде, что ты действительно умеешь петь!

Она вывернулась.

– Как ее зовут?

– Жюстина.

– Странное имя.

– Французское.

– Так она, может, не понимает, что мы ей говорим?

– У нее есть способность иногда отключаться. Но она, конечно, понимает. Она понимает, что будет, когда мы домой вернемся, если она немедленно не доест.

– И что тогда случится, юная леди?

– Получит выволочку.

– От вас?

– Да, от меня!

– Значит, юная леди – строгая?

– Да, она такая.

– А может, юная леди сама из тех краев?

– Откуда?

– Вы француженка?

Флора снова хихикнула. Она произнесла имя, кажется, Бертиль.

Теперь мужчина воткнул свой стул между Флорой и Жюстиной. Сейчас он сидел так близко, что Жюстина ощущала запах его одеколона. Запах был сильный, сильнее духов, в носу у нее стало щекотно, она сморщилась, чтобы чихнуть.

– Шустинна, – сказал он.

Она не решалась взглянуть на него, вместо этого уставилась в тарелку, в сливочную жижу.