Доброй ночи, любовь моя - Ингер Фриманссон

Мое тело, подумала она. Словно в протоколе вскрытия.

Шестьсот девяносто крон.

Чего не сделаешь, чтобы поднять себе настроение!

Ей вдруг захотелось шоколаду, и она быстро прошла мимо магазина с бельгийскими вкусностями, где покупала всякую всячину на Рождество, в том числе изысканные маленькие шоколадные ракушки ручной работы – для девушек сыновей. Девушки тонкие как тростинки, не помешало бы им нагулять немного тела.

Рядом с ними она чувствовала себя с другой планеты. Девушки были похожи одна на другую: светловолосые, угловатые, плоскогрудые. Они все цеплялись за своих парней, теребили их и канючили, словно маленькие дети, когда думали, что их никто не слышит. Да если бы она попробовала так себя вести дома у Тора! Его мамаша за порог бы ее выставила.

Хелле и Марика. Хелле – датчанка, неизвестно как попавшая в Стокгольм. Берит пыталась их разговорить, узнать, откуда они. Но те угрюмо отмалчивались. А может, просто стеснялись? Ради сыновей она делала вид, что все чудесно.

Уже вовсю лил дождь, она раскрыла зонтик, прикрылась им от ветра точно щитом. У русского ресторана пришлось перейти на другую сторону. Внутри ресторана было пусто, словно все вынесло ветром, тротуар перегораживал экскаватор. И что там теперь откроют, подумала Берит. Она иногда там обедала, заказывала вкусное мясо в горшочках и пироги. Там было уютно и тепло, и когда она чувствовала себя особенно подавленной, то шла туда набраться сил.

Лифт в здании издательства не работал. Она поднялась на четвертый этаж, оставляя за собой мокрую дорожку из капель от зонта. Повесила пальто и направилась к своей комнате. Стояла странная тишина. Может, все на собрании, про которое она забыла? Нет, Анни сидит за своим столом. Лицо какое-то безжизненное, ничего не выражающее.

– В чем дело, Анни, что-нибудь случилось?

Та поманила ее:

– Заходи!

Затем встала и плотно закрыла дверь.

– Ты не представляешь, – зашептала Анни. – Тут такое началось!

По спине у Берит поползли мурашки.

– Что началось?

– Курт стоит на рогах.

– Да в чем дело?

– Он вызывает всех на информационное собрание. Но не сегодня и не завтра, а в понедельник, черт его возьми.

– Что еще за информационное собрание?

– Вот так. Видимо, ему есть о чем нас проинформировать.

– Он собирается нас уволить?

– Ну кто ж его знает.

– Но... А сейчас он где?

– Умотал куда-то. Не появится до конца дня. И завтра не появится.

– Ох, Анни... что делать будем?

– Что делать?! А что нам делать, только ждать. Всю пятницу, все бесконечные выходные.

– А зачем же он это сейчас сказал, не мог понедельника дождаться?

Анни пожала плечами. Прическа у нее выглядела неухоженной, ей следовало бы заняться своими волосами.

– А как он выглядел, когда это сообщил?

– Да вся рожа лоснилась, точно кусок масла!

Берит взяла скрепку, принялась сгибать и разгибать.

– Я в обед Элизабет встретила, знаешь, блондинка, в «Бонниерс» работает.

– А, эту сплетницу.

– Не такая уж она и сплетница. Только она задавала несколько загадочные вопросы про издательство, спрашивала, не продает ли его Курт.

– Это-то мы и раньше слышали, но ничего не произошло.

– Правильно. А подумай, вдруг пришло время, зачем бы он нас иначе созывал?

– Думаешь? Теперь нас в «Бонниерс» наймут?

– Тебя-то, может, и наймут. Ты еще относительно молодая. А я нет. Мне в этом году сорок шесть исполнится. На кой хрен шикарному издательству сдалась сорокашестилетняя старуха?

Анни немного помолчала.

– Ну если он продает, то он и нас тоже продает! – воскликнула она. – Я вот о чем... мы же, так сказать, часть покупки. Иначе он ведь должен нам что-то выплатить? Какую-то компенсацию за увольнение?

– Ха-ха! У тебя есть договор на этот случай?

– Нет.

Скрепка сломалась, уколов палец.

– А остальные что говорят?

– Да то же самое. Все испугались до усеру. У Лотты живот заболел, даже домой уехала.

Берит прошла на кухню и поставила кофе. На кухне, как всегда, было грязно и неприбрано, немытые кружки, упаковка от порционной еды для микроволновки. Она сунула упаковку в мусорное ведро и прошипела:

– Неряхи чертовы, вот вы кто!

Потом крикнула в коридор:

– Идите кофе пить!

Крик получился злой, как приказ. Все пришли молчаливые и озабоченные.

В издательстве работали двенадцать человек, включая Курта Лудинга. Лучше всего у них шла специализированная литература. Точнее, когда-то шла. Из «художки» они издавали лишь Соню Карлберг, весьма популярную писательницу, специалистку по романам из усадебной жизни, которые, как ни странно, пользовались большим успехом и у современного читателя. Это была кроткая и хрупкая пожилая дама, но исключительно с виду. Анни, которая была ее редактором, страшно нервничала, когда Соня Карлберг заявляла, что намерена заглянуть в издательство. Она могла разъяриться от опечатки, а однажды с такой силой швырнула книгу прямо на клавиатуру Анниного компьютера, что клавиатура треснула, а у книги лопнул корешок.

Сотрудники сидели молча, хлюпая, тянули кофе из кружек. Наступили сумерки, оконные стекла блестели от дождя. Берит посмотрела на горшки с растениями на подоконнике, их никто не поливал, и они завяли. В животе у нее стянулся узел, она все здесь любила, и эти тяжелые лица вокруг стола, и беспорядок, и горы рукописей, и вечную спешку с версткой – все, что было частью ее ремесла.

* * *

После школы она изучала филологию. Она понятия не имела, кем хочет стать, и в издательский мир попала случайно. Крошечное объявление крошечного издательства, искавшего корректора. Издательство называлось «Стрена», оно давно уже закрылось. Несколько лет Берит вычитывала хорошо расходящиеся приключенческие романы, тогда же вышла замуж, родились дети.

На одной вечеринке в издательстве она разговорилась с Куртом Лудингом. Случилось так, что в это время его издательство расширялось, и он нанял ее сразу, не дожидаясь рекомендаций. Так многие получили работу, как она поняла впоследствии. Счастливый случай.

Тор, муж Берит, работал бухгалтером. В первый год они теснились в его однокомнатной квартирке на улице Тулегатан. Тяжелое было время. Когда одному мальчику исполнилось два года, а другому три, они наконец смогли переехать в собственный дом в районе Энгбю.

Сейчас мальчики уже не жили дома.

Вылетели из гнезда.