Ложная красота - Наталья Кочетова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ладно. — Пробормотала едва слышно и протянула руку к письму, датированному несколькими днями ранее. Я не видела смысла мучить себя, читая все, я была уверена, что мне станет всё ясно из последнего из них.
— Хочешь прочитать его сейчас? — Вкрадчиво спросил мужчина.
— Да. — Сглотнув ответила я. Конверт жег мне ладонь, как раскаленное лезвие ножа, но я старалась игнорировать это. — Одна я точно не решусь.
— Хорошо. Я буду здесь. — Успокаивающим голосом проговорил мужчина, продолжая внимательно смотреть на меня.
Я видела, как он внутренне напрягся, будто готовясь к чему-то, хотя гадать тут нечего — к моему очередному приступу паники, — и сжала зубы. Пока шаткая решительность не покинула меня, быстро вскрыла конверт. Мои пальцы дрожали, дыхание было какое-то поверхностное, будто мое тело было настолько переполнено страхом, что не могло вместить в себя даже нормальной порции воздуха. Я развернула лист и посмотрела на ровные размашистые строчки.
У него красивый почерк — отстраненно отметила дальняя часть сознания. А потом в голове возник образ, непрошенная воображаемая картинка: рука с длинными сильными пальцами, сжимающая ручку, выводящая красивые прописные буквы под наклоном. И эта рука, эти пальцы стали, наверное, своеобразным триггером. В моем сознании яркой вспышкой пронеслось воспоминание, отчетливые кадры, как эти самые пальцы больно впиваются в мое тело, в мои бедра, ягодицы, плечи, грудь, сжимают горло, и давят, все сильнее и сильнее, пока я не начинаю задыхаться и умолять о пощаде, пока я не начинаю хрипло твердить то, что он хочет слышать: то, что я люблю его. Люблю его. Люблю…
Одна яркая вспышка — и вот меня уже бьет в ознобе. Сердце грохочет, как ошалелое, в глазах пляшут черные точки, но я заставляю себя сфокусировать взгляд на словах в письме.
«Здравствуй, моя красавица!..»
Моя красавица.
Моя.
Моя!
Не могу вдохнуть. Буквы перед глазами прыгают и размываются. Я не могу сосредоточиться на тексте, но мои глаза все же выхватывают отдельные фразы. Фразы, которые мозг отказывается обрабатывать.
«Я скучаю по тебе».
«Я жду ответа».
И даже:
«Я прощаю тебя за то, что ты сделала».
Настоящая физическая боль скручивает меня пополам, мне кажется, я вот-вот умру. Потому что я не могу дышать. Я не слышу биения сердца. Я не могу пошевелиться. Не могу открыть рот и попросить о помощи. Вижу только фразу.
Он прощает меня.
ОН.
МЕНЯ.
ПРОЩАЕТ.
Эта фраза измывается надо мной, приковав взгляд. Заставляет скользить по ней глазами от первой до последней буквы. Без остановки: туда — обратно. Перемалывает меня на части. Бьет, бьет и бьет наотмашь. Мне кажется, что я в капкане, мне не выбраться, но вот взгляд соскальзывает ниже, и теперь я по-настоящему умираю.
«Я вернусь, и мы уедем. Вместе. Я заберу тебя, и мы все начнем сначала».
Все. Едва я дочитала последние слова, все вокруг потухло, будто кто-то резко выключил свет в моей голове. Я не упала, не потеряла сознание, но внутри меня была кромешная темнота. Я не чувствовала. Не видела. Не мыслила.
— Полина. — Услышала, звучащий будто из алюминиевой трубы, громкий обеспокоенный голос Глеба Николаевича.
Я слышала голос и понимала, что мне надо идти на него. Этот голос я знала. Этот голос всегда помогал. Этот голос хороший. Я могла ему доверять. Я пыталась вырваться из этой липкой черной пелены, заполнившей все мое сознание, но мне не удавалось. В моей голове будто бы произошёл какой-то дисконнект, что-то екнуло и замерло, выключив меня из реальности.
— Полина, я здесь. Ты в безопасности. Я здесь. — Повторял мужчина, почему-то оказавшись прямо передо мной — я чувствовала, как он берет меня за руки и говорит рядом с моим лицом. — Дыши глубже. Заставляй себя дышать. Один. Два. Три. Считай вместе со мной. Давай. Один, два, три, вдох. Сильнее. Дыши. Еще раз…
В моих ушах шумело, но я старалась слушать. Старалась делать то, что требует голос. Ему можно доверять. Я знаю. Я стараюсь.
Я сделала еще один глубокий вдох, такой глубокий, что закололо в легких. Сознание немного прояснилось. Я подняла взгляд и встретилась со встревоженными глазами психолога. Он видел, что я начинаю приходить в себя, и отпустил мои руки, которые до этого активно растирал, чтобы привести меня в чувства. Отошел, налил в стакан воды и отмерил в него несколько капель из темного пузырька.
— Это успокоительное. — Протягивая стакан мне, сказал психолог.
Я взяла стакан и залпом влила в себя содержимое. Закрыла глаза. Шум в ушах постепенно утихал. Я начинала более-менее связно мыслить. Позволив себе немного посидеть в темноте, я наконец открыла веки. Психолог смотрел на меня выжидающе, но не торопил.
— Он… — Начала я хриплым бесцветным голосом. — Он не просил у меня прощения. Он… Он… — Я запнулась. Меня вдруг начал разбирать горький гортанный смех. — Он меня прощает.
Я слышала, как смех клокочет в моем горле и вырывается наружу. Как я смеюсь, смеюсь и смеюсь. Как сумасшедшая. Как помешанная. Неадекватная дурочка.
Я смеялась долго, и из моего горла вылетал противный каркающий звук. Смеялась, прикрывая лицо руками, и в какой-то момент поняла, неожиданно осознала, что мои щеки мокрые от слез. От этого неприятного открытия мой истеричный смех резко прекратился.
— Он пишет, что вернется и заберет меня. — Сказала я резко, поднимая прямой взгляд на мужчину напротив. — Он хочет, чтобы мы были вместе.
Психолог, услышав мои слова, сжал челюсти, напряженно глядя на меня. Затем едва заметно кивнул, будто принял что-то к сведению, отвел взгляд и задумался. Он думал, не говоря ни слова несколько долгих минут, затем, сел за свой стол и сцепил руки в замок.
— Значит так. Об этих письмах ты расскажешь маме. — Строго начал мужчина, я открыла рот, чтобы возразить, но он не дал мне вставить и слова. — Более того, твоя мама наймет хорошего юриста. С этими письмами он пойдет в суд и выбьет ограничительное предписание — запрет вести переписку, телефонные разговоры и вообще каким-либо другим образом контактировать, преследовать или разыскивать тебя, даже через третьих лиц. Я, в свою очередь, напишу заключение о том, что контакты с этим человеком несут непосредственную угрозу твоему психологическому здоровью, а возможно, и жизни. Кроме того, необходимо будет подать ходатайство на запрет приближаться на определенное расстояние к месту жительства, учебы, работы и прочих мест, которые ты часто посещаешь, после его освобождения. Это понятно?
Я медленно зачарованно кивнула.
— Я сам поговорю с твоими родителями, и, если потребуется, с полицией. Все это необходимо прекратить.
Я снова кивнула, чуть ли не с восхищением глядя на человека, сидящего через стол. От того, каким собранным и уверенным он выглядел, от того как он твердо чеканил каждую фразу, я окончательно пришла в себя. Мой страх отступил, спрятался куда-то далеко вглубь, напуганный твердой непоколебимостью мужчины.