Малышка, пойдем со мной… - Мартина Коул

— Я поговорю с ним, Томми, не беспокойся.

Говоря это, Джоани скорчила Монике рожу, от чего та вновь расхохоталась.

— Он — жалкий старый ублюдок. Вот что, Джоани, я тебе скажу: давай называть его Крестным отцом. Он выглядит слабоумным, и мы сделаем ему предложение, о котором он и не вспомнит!

Все вновь расхохотались — только Томми смеялся над дерзостью прозвучавших слов не потому что они были смешными.

Если бы только отец знал, что является объектом насмешек! Его бросило в холодный пот при одной мысли об этом. Но все же он не считал зазорным смеяться над ним, проходиться на его счет.

У Томми есть друзья, и отец ничего не может с этим поделать. Во всяком случае, пока не раскроет тайну.

Он отогнал эту мысль, как только она пришла ему в голову. Теперь все это — дело прошлое, как любил говорить отец. И до чего приятно находиться в этой кухне с людьми, которые принимают тебя таким, какой ты есть, независимо от внешности!

Впервые после смерти матери Томми познал себе цену, понял, что он нужен.

От этого голова шла кругом.

Пол сидел дома и доедал завтрак. Он всегда завтракал поздно, и каждый раз его обслуживала жена Сильвия.

Сильвия была крупной женщиной, толстой и плотной. У нее было симпатичное лицо, а отсутствие вкуса к одежде целиком устраивало Пола. Она никогда не посещала масонские развлечения и была верной прихожанкой. Она к тому же замечательно исполняла материнскую роль.

Обе его дочери — одиннадцатилетняя Паулина и девятилетняя Жаклин — были истинными представительницами среднего класса, с подобающими прическами, подобающей одеждой и подобающими особенностями характера. У них не было ни малейшего шанса заняться семейным бизнесом, во всяком случае, пока он тратил на их обучение кругленькую сумму.

Ему нравилась его семейная жизнь, она ему подходила. И сегодня ему не хотелось покидать лоно семьи, так как он чертовски устал и надеялся приударить за старушкой Сильвией. Она была достойна его внимания, и оба знали это.

Полу везло в жизни. Он полностью контролировал все вокруг себя. Так чего же еще желать?

Он налил себе еще кофе и улыбнулся жене.

Сильвия наблюдала за мужем, подавляя смех, который, накапливаясь внутри, угрожал прорваться наружу. Он, видимо, самый неосведомленный в мире человек. Она знала о нем все, но не собиралась выдавать свои секреты, и если он полагает, что дотронется до нее сегодня, то его ожидает огромное потрясение. Когда-то она любила его, но это было много лет назад. Теперь она не могла определить своего отношения к нему.

Хотя единственное, в чем она была уверена, так это в том, что он хороший добытчик, а это было для нее важнее всего. Она не собиралась кончать жизнь так, как ее мать, которая на склоне лет жила прошлой славой, прозябая в благородной нищете.

Поэтому Сильвия создала для себя отдельную жизнь, и Полу было невдомек, что она постепенно отдаляет его от своей жизни и жизни дочерей.

Она все больше времени проводила в их «загородном уединении». Этот роскошный дом был в Кенте, выдержанный в псевдоготическом стиле. В доме было четыре спальни, но одна из них всегда пустовала. Достаточно того, что этот кретин, который называется мужем, живет с нами в городе, считала Сильвия, — а здесь ему делать нечего.

Теперь они все более походили на посторонних людей, которые вынуждены жить под одной крышей. За крышу он, понятно, платил. Она же выполняла свои супружеские обязанности лишь по инерции, а еще потому, что она — хорошая жена. А она действительно хорошая жена, хотя он не всегда был хорошим мужем. В общем, Сильвия знала, как вести себя в данной ситуации.

Теперь, когда он с вожделением поглядывал на нее, она поспешила отвести взгляд в сторону. Мужчины, она всегда это знала, такие предсказуемые. Ну что же, Пол будет в шоке — сомнений быть не может!

Жанетта была с Джеспером, объектом своих мечтаний. Как всегда, о школе было забыто, и она пребывала в комнатушке, которой пользовались его друзья. Для нее он был все и вся. Его глубоко посаженные голубые глаза магнитом манили к себе начинающую женщину, и он знал это обстоятельство. И пользовался им.

Джеспер Коупс нравился девушкам. Он был красивым и самоуверенным. А что еще им нужно?

Единственное, что его смущало, — это то, что Джеспер и его друзья были расистами. Они принадлежали к новой касте скинхедов. А у Джон-Джона отец был ямайцем, и это не располагало к Жанетте, хотя сама она отвечала стандартам «чистой» расы. Даже девчонки искоса поглядывали на нее, когда судачили между собой об их отношениях с Джеспером.

В глубине души Жанетта ненавидела этот притон, но Джеспер любил бывать здесь, и она следовала за ним, как послушный ребенок. Она знала: если Джон-Джон узнает, с кем она встречается, убийства не миновать, но Джеспер цепко держал ее в руках. Во всяком случае, ей казалось, что, если он бросит ее, жизнь потеряет для нее всякий смысл.

Она ежедневно молила Бога, чтобы Джон-Джон и Джеспер нашли общий язык. Но это было бы таким чудом, которое вряд ли совершил бы даже Иисус.

Она задержала взгляд на плакате националистической партии и постаралась отвлечься от расистских измышлений, звучавших вокруг. Она чувствовала себя изгоем, но, поскольку любила Джеспера, старалась не придавать этому значения. Ей, правда, не хотелось чувствовать себя как дома в таком месте. Эти люди были невежами и грубиянами, и не только на людях, но и в душе.

Она не могла разобраться, что же в Джеспере такого, что заставляет ее закрыть глаза на его образ жизни. Да, он — лидер, человек, которого все слушаются. Иной раз он даже пугал ее. Но наедине с ней он становился мягким, и она успокаивалась. Возможно, он не такой уж плохой?

Один из его друзей, Пол Дженкинс, вывел ее из задумчивости, громко спросив:

— Что, фараоны еще не добрались до твоего братца?

— И не надейся.

Она разговаривала с ним как с идиотом, и это не осталось незамеченным. Иметь такого брата, как Джон-Джон, было большим плюсом: люди осторожничали. Помогало и то, что она — подружка Джеспера.

Атмосфера накалилась на несколько секунд, и она заметила, как Джеспер усмехнулся. Ему нравилось, когда Жанетта оборонялась.

Жанетта вздохнула. Они продолжили разговор о своем кумире Нике Гриффине, и она вновь отключилась. Спустя 10 минут она произнесла:

— Я ухожу, Джеспер.

Разговор касался теперь африканских иммигрантов в Нортгемптоне в контексте угрозы СПИДа. Жанетте показалось, что названное количество заболевших — около тысячи человек за последние полгода — явно преувеличено.

Джеспер улыбнулся ей.

— Подожди минутку, дорогая.

Она покачала головой.

— Я ухожу. И на этот раз я не шучу.

Она внимательно взглянула на него и поняла, что он не знает, как реагировать. В конце концов он просто пожал плечами.