Малышка, пойдем со мной… - Мартина Коул

Кира засмеялась.

— Можно мне бывать у Томми, мамочка? У него дома так много интересного: Барби, сладости…

— А чем вы с ним занимались?

Джон-Джон, видимо, проявлял искренний интерес.

Кира серьезно размышляла несколько секунд, ее личико даже сморщилось от напряжения.

— Ну… мы играли с Барби, а затем смотрели «Спящую красавицу». У Томми много фильмов; ему, как и мне, нравятся принцессы. Было так здорово! Мы пили кока-колу, ели бутерброды, конфеты. В общем, замечательно провели время!

Джоани взъерошила волосы дочери.

— Он неплохой парень, да поможет ему Бог. И честно говоря, Джон-Джон, мы ему обязаны.

— Думаю, что да. Ну мы ведь о нем ничего не знаем, ведь правда?

Джоани пожала плечами.

— А что знать-то? Он здорово помог нам, а для меня этого достаточно. Он какой-то заторможенный. — Она кивнула в сторону дочери. — Думаю, поэтому они и подружились.

Джон-Джон печально кивнул.

— Понимаю тебя, мама. Ты поддаешься интуиции, видишь то, что хочешь увидеть. Для нас он остается неопознанным объектом.

Джоани обвила рукой талию сына.

— Ты избил Карти, сынок?

Он кивнул.

— Мне пришлось, мама, он подсел на крэк. Мне больно было видеть это.

Джоани откинула с глаз волосы и улыбнулась.

— Я слышала, ему здорово досталось.

Она пыталась казаться объективной.

Джон-Джон пожал плечами.

— Ему нужно было думать об этом раньше, не так ли? Я не люблю, мама, иметь дело с людьми, которые губят себя. Особенно с жертвами крэка.

Тема была закрыта. Джоани подивилась на сына, который может быть таким заботливым по отношению к сестрам и семье и одновременно таким жестоким к близкому другу.

Она не хотела слишком много думать об этом и сделала то, что привыкла делать всегда: стала шутить. У Киры кололо в боку от смеха, когда она ушла в школу со старшим братом.

После этого Джоани приняла валиум. Просто для того, чтобы взбодриться. Она внушала себе это многие годы.

Моника испуганно смотрела на огромного мужчину перед собой. Уж очень он большой. Но, видно, хороший парень, которому во что бы то ни стало хотелось проявлять любезность, — по этой причине на него было больно смотреть.

Будучи крупного телосложения, она знала, какую борьбу ему приходится выдерживать дома, и не только с самим собой, но и с внешними силами. Хотя она и подтрунивала над ним вместе с Джоани, он ей очень нравился. Томми был добрым и сострадательным.

Она видела, что, несмотря на габариты, он на удивление легок на ноги. Это было второе, что бросилось ей в глаза: ему удавалось быстро передвигаться. У него это получалось даже лучше, чем можно было ожидать, судя по его комплекции, хотя он и пыхтел при этом, как паровоз.

Со своей стороны Томми испытывал блаженство. Рядом находились две женщины, которые разговаривали с ним как будто он — стоящая личность. Человек, с которым считаются и который принадлежит к их миру. Это был уже его третий визит, и он чувствовал, что его здесь и уважают, и ждут. Первое радовало его больше всего. Джоани теперь была для него богиней, и, поскольку она принимала его в своем доме, соседи смотрели на него совсем по-другому, особенно после того, как Джон-Джон однажды при всех потряс ему руку. Как и его мать, он, видимо, не судил о людях по внешнему виду. Томми сразу же решил, что мальчик ему нравится. Конечно, у него было право старшинства в семейных вопросах. Он был по отношению к сестрам как бы отцом, следившим за ними не хуже ястреба.

Теперь, благодаря Бруерам, люди приветствовали сидящего на балконе Томми, и он даже стал ежедневно совершать длительный поход в магазин. Уже одно это было трудным делом, но усилия не пропадали зря, так как теперь люди заговаривали с ним. Даже интересовались им. У него появилась собственная ниша в жизни округа.

К тому же у него появился неограниченный доступ к Кире, что для него было важно. Он любил ее, любил бывать с ней. Она была для него всем, но самое главное — она тоже любила его. Она сама сказала ему об этом. Девочка сообщила ему и о том, что семья сковывает ее инициативу, но он попытался разъяснить ей, какое это счастье, когда тебя окружают люди, искренне заботящиеся о тебе, и, как он понял, она догадалась, что он имеет в виду. Во всяком случае, он надеялся на это.

Джоани усмехалась, глядя на него: у нее такое приятное лицо. И ей не чуждо чувство собственного достоинства. Он не заметил этого во время их первой встречи, но через некоторое время оно воссияло. Он знал, что у нее тяжелая жизнь, и сочувствовал ей. Больше, чем другие.

— Значит, ты хочешь получить работу?

Томми осклабился во весь рот.

— Да, очень. Это было бы счастьем.

Он сделал взмах рукой, вызвав у Моники взрыв смеха. Но это был дружелюбный смех, отнюдь не злобный, не ущемляющий его честь. Это смех, к которому может присоединиться и он, а также все присутствующие. Он находился в своей стихии, даже несколько поощряя дух панибратства.

— Теперь нам остается лишь договориться насчет денег.

Томми сник.

— Прошу тебя, Джоани, я не могу брать деньги от друзей.

Джоани улыбнулась ему. Она понимала, что он действительно так считает, и ценила это, но ведь ему нужно платить. Достойную сумму.

— Послушай-ка, ты будешь получать несколько фунтов. И покончим с этим, идет?

Он улыбнулся и кивнул, довольный тем, что ее решение не входило вразрез с его собственным. Вот будет дело, когда он скажет отцу, что у него есть работа! Настоящая работа. Не то, чем он занимался раньше. Домашней, работой, рутинной, изнуряющей душу. Бесконечные часы, потраченные на изготовление коробок.

Теперь отец задумается.

— Хорошо, Джоани, как скажешь.

Он ликовал по поводу того, как все обернулось. Джоани позволила Томми приготовить чай, так как знала, что это доставит ему огромное удовольствие. Он парень неплохой, только одинокий. А она лучше других знала, что такое одиночество.

Но тут лицо Томми омрачилось. Вдруг отец воспрепятствует его присмотру за ребенком? И он тихо произнес:

— Единственным камнем преткновения является мой отец.

Моника встретила это гомерическим хохотом и громко произнесла:

— Да плюнь ты на него, Томми! Если нужно, Джон-Джон замолвит за тебя словечко. Так что не беспокойся об этом.

Но хотя он и улыбнулся, они увидели страх на его открытом лице. Затем страх исчез как по дуновению ветра. Джон-Джон разберется. Даже отец не посмеет перечить Джон-Джону Бруеру.

Женщины заметили, как изменилось выражение его лица, и оно вновь стало излучать счастье.