Селянин - Altupi

приехать кровоточащей занозой сидело в мозгу. Он отмалчивался, словно надеясь, что проблема рассосётся. Домой не ехал, чем нарывался на новый звонок от родичей и их крайние меры.

После того, как все банки с закуской из помидоров и риса, были укутаны тёплой курткой, они вместе в кои-то веки пошли смотреть телевизор. Повернули ящик, чтобы и маме Гале было видно. Выбора в фильмах не было, от телевизионной вышки транслировалось всего четыре канала, на одном шёл древний фильм про французских жандармов. Кирилл и Егор заняли диван, еле уместились на нём в сложенном состоянии, зато крепко обнимались и ненароком тёрлись всеми местами. Смеялись в голос и комментировали наперебой, ибо фильм действительно был ржачным. И самое приятное — иногда нежно целовались. Андрей в эти моменты отворачивался. Замечательно было знать, что любовь взаимна, чиста и искренна. Но Калякин чувствовал себя козлом оттого, что молчал об очередной угрозе их отношениям в виде армии и тупоголовых предков, и продолжал молчать.

Во двор они выбрались в половине седьмого. Солнце уже цеплялось за макушки деревьев и не жгло. Егор пошёл чистить навоз, Андрей — варить скоту, а Кирилл — добивать последние четыре картофельные грядки. Видя перед собой запутавшийся в подсолнухах и кукурузе финиш, Кирилл работал усерднее, качественнее, но не спешил и не радовался результату недельного труда. Тревога шептала, что прополка картошки –единственная миссия, для которой судьба предназначила его пребывание в этом доме. Прополет, уедет и никогда больше не увидит Егора. Тяжело было не физически, а морально. Только встретив Егора, он познал, что существует душевная боль, ни с какой другой не сравнимая, и внутренний голос знал, как её прекратить.

Как Кирилл ни оттягивал, последние две грядки закончились. Он бросил полупустое ведро и опустился задом на межу, раздвинув подсолнухи. Положил руки на колени, уткнулся в них подбородком. Темнело, комары кружили у носа, сверчки пели за огородом, какие-то птицы кричали, кукушка не успокаивалась. Яркий месяц, крупные звёзды. Завтра снова жара. Картошку надо копать. Нужен трактор. И мешки. Запарятся подбирать. Вот если бы…

— Кир…

Кирилл поднял голову и улыбнулся Егору. Так задумался, что не заметил, как он подошёл. А о чём думал? Мысли какие-то бессвязные…

— Кир, что с тобой? Устал? — Егор, как всегда, говорил обходительно и осторожно. Кирилл помотал головой, поднялся. Ноги затекли, задница одеревенела, неужели так долго сидел? Как бы муравьи в зад не заползли. Хотя до муравьёв ли сейчас? Пора.

— Не в усталости дело… — подойдя к Егору, сказал он, провёл рукой по широким вялым листьям подсолнухов. Слова не приходили на ум. — Я… я… мне тут… мне надо…

Егор смиренно слушал это блеяние, не перебивал. От него благоухало навозом. Что он чувствовал, Кирилл не мог определить — не смотрел на него, отвернулся к ёбанным подсолнухам… подсознательно не мог произнести это в глаза, терзался.

— Мне надо… Егор… короче, мне надо… уехать. — Кирилл бросил на Егора быстрый взгляд и опять уставился на подсолнухи. — Блять… это… ненадолго, всего пару дней. Отец бесится… ну и мать, короче, тоже. Им, блять, неймётся, что я с тобой… суки, — последнее ругательство Кирилл процедил, растягивая звук «с», и сплюнул себе под ноги. Оторвал лист от подсолнуха, искромсал его. — Институт бросить тоже ни хуя не получится, блять! Меня в армию заберут сразу! А я не хочу в армию. Не для меня армия!

Выговорившись, будто вскрыв гнойник, он решился посмотреть на Егора. Тот молчал, замкнулся в себе, глядя в одну точку где-то в метре над землёй. Вот уж кто знал, что их мирок не вечен и скоро лопнет, как мыльный пузырь, и заранее с этим смирился. Смирился с грядущей болью и одиночеством. Как теперь объяснить, что это не так? Кирилл чувствовал себя предателем, хоть понимал, что это не так.

Деревня и город

Молчание затягивалось. Кирилл стоял с опущенными руками, но глаза то и дело поднимались к лицу Егора, ища на нём изменения. Сам не мог ничего больше вымолвить, а Рахманов переваривал ситуацию глубоко в себе. Прошла как минимум целая вечность, прежде чем он потёр лоб у виска, оглянулся на огород и кивнул:

— Да, хорошо.

— Да нихуя хорошего! — сразу нашёл слова Кирилл. — Я не хочу всего этого! Я же тебе честно говорил! Про то, что хочу жить с тобой! А теперь мне придётся ходить в этот идиотский институт! Но я кое-что придумал! Я…

— Кир… — оборвал Егор.

Калякин захлебнулся в невысказанном потоке идей, как сёрфингист, под которым внезапно исчезла крутая волна, и который немало удивился этому обстоятельству.

— Что?

— Может, к лучшему, что ты доучишься? Не надо бросать. Это глупо. Учись. Высшее образование не помешает.

— Но ты же бросил!

— У меня другие обстоятельства.

— Точно. Извини, — Кирилл усовестился, что, не подумавши, напомнил Егору о больном. Чтобы загладить вину, показать свою поддержку, взял его за руку и некрепко сжал. Вроде Егор не обижался. — Но я всё равно не хочу в институт. Неинтересно мне там. У меня мозгов нет учиться. Попусту потрачу два года. Блять… Я сам понимаю, что мне придётся, но… я не хочу расставаться с тобой на четыре дня каждую неделю. А ты? Ты тоже не хочешь, чтобы я уезжал? Правда?

Кирилл с жадностью и содроганием следил за Егором. Тот, не поднимая глаз, шевельнул сжатыми губами и, вынув руку из сжимавшей ладони, прошёл три шага и опустился на межу в подсолнухи, там, где трава была примята. Локти поставил на колени, взглянул вверх. Наверно, он сильно устал, ноги не держали, однако его ответ мог быть из тех, что произносят сидя. Хотя нет, это выслушивать такие ответы надо сидя. Обычно перед этим рекомендуют: «Присядьте». Но Егор ничего такого не попросил.

— Не хочу, — устроившись на меже, еле слышно произнёс он.

Кирилл успокоился. Сел напротив него на перевёрнутое ведро с увядшими сорняками. Красное закатное солнце светило ему в левый глаз. Он повернулся, чтобы подсолнухи загораживали его. Слова опять стояли в горле комком противоречивых эмоций, открой рот — и не угадаешь, какая первой вырвется наружу.

Кирилл взял обе вытянутые вперёд кисти Егора и сжал их в сложенных лодочкой ладонях, повинно опустил голову. Чувствовал, что не в состоянии