Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

неуверенно передернул плечами. — Ага. Вот оно как. Безграничные воды. Что ж это вероятнее всего, судя по тому, что женщину, приютившую нас, зовут Магуль. Тьма забери, ничего не помню.

Она задумчиво опустила руку в миску, нащупала там остывший уже оладий и засунула его в рот. Потом вновь посмотрела на шептуна, что копался в затылке, проворачивая цепочку, подвеской запутавшуюся в волосах. Дарим тряхнул головой, оправляя кудри, и на грудь упала золотая птичка, при виде которой у Олги все похолодело внутри.

— Откуда у тебя это? — воскликнула она, схватив за кулон и потянув так, что Дарим чуть не упал. — Откуда у тебя Лисья цацка? Он тебе отдал?

Парень, удивленный внезапной вспышкой, усердно затряс головою: “нет, что ты!”

— А кто же?

Вместо ответа Дарим принес сумку, покопался и вынул из нее черную рубаху с золотым узором по вороту.

— Лисьи вещи, — она запустила руки в чужой скарб, вынула кошелек. — Тугой. Зачем горбатишься, коли деньги есть?

Дарим недовольно нахмурился.

Не мое. Не хочу.

Змея ухмыльнулась. Ишь, гордый какой.

— А это, — она указала на золотой кулон, — твое, значит?

Шептун отвел взгляд, теребя подвеску.

И мое тоже.

Олга удивилась. Чудак-человек, ей богу.

— Ладно уж, пусть будет. Но откуда, позволь узнать, здесь пожитки Рыжего? Он что, тоже на острове? — отрицание. — Значит, плыл с нами? Нет! Только собирался. А почему не поплыл? Не знаешь. Хм, бросил все свои вещи и исчез. Может, его все-таки добили мои неудавшиеся палачи, — она горько усмехнулась, — это могло бы быть великолепным подарком будущей матери, если бы йоки были расторопнее. Но, как показало время, этого гада очень трудно извести, — она тяжело вздохнула, — но кое-что они все-таки мне оставили. Дарим, где кандалы? Ну, браслеты, ошейник? Выбросил? Нет? Слава Творцу. Металл из которого они отлиты, стоит в десять раз дороже золота. На эти деньги можно купить не то что дом, целый остров. Только продать его надо людям знающим: знати, Ловчим или ювелирам… А? Что?

Дарим болезненно кривил губы, пытаясь поймать Олгину руку в свою мозолистую ладонь.

Не надо денег. Сам.

Змея замолкла, с серьезной миной изучая лицо своего нового опекуна, а через некоторое время несмело, но выразила-таки свою догадку:

— Ты… ты меня любишь.

Он не отвел взгляд, не заерзал, нервно потирая руки, лишь веки в окаеме белых ресниц чуть дернулись, да голубые глаза заблестели, увлажнившись.

Да.

Суровые черты ее смягчились, маска йока спала, и Олга, наклонившись, нежным поцелуем коснулась дрогнувших губ.

— Спасибо, Даримир. Я знаю, что ты будешь ради меня трудиться, не покладая рук, но с этим гостеприимным домом придется расстаться. Нужно уйти отсюда как можно скорее.

Шептун совсем скис, услышав последние слова.

— Почему? Потому что уже пустили слух обо мне. Недобрый слух, небезобидный. Кто? А ты сам не догадываешься? Да постой ты… не оправдывай ее… верю. Верю, что хорошая, добрая, но она женщина… не перебивай меня… да к тому же вдовая, а ты, прости конечно, наивен, как майский цвет. Лодка, надеюсь, цела? Хорошо.

— Дядя Златый, дядя Златый!

Звонкий девчоночий крик заглушал топот босых ножек. Малышка влетела в клеть да так и замерла, осекшись при виде разговаривающих:

— Ой, дядя Златый, — сдавленно пискнула она, глядя на Змею, — там мамка велит прийти, помощь нужна.

— Златый? — Олга удивленно воззрилась на шептуна.

Дарим пожал плечами, провел рукою по волосам.

— Что ж, — она усмехнулась, поняв намек, — оправданно.

* * *

Безграничные воды не отличались спокойной жизнью — это Олга знала по слухам, на деле же остров, затерянный в гуще таких же небольших зеленых островков, как и он сам, оказался довольно мирным поселением. Змея даже подозревала, что видела его в скитаниях своего духа еще тогда, до получения права на ритуал, но… с высоты полета все они казались ей однотипными и не столь интересными, как сам процесс скольжения среди облаков, потому не было уверенности в подобной догадке, да она и не особо задумывалась над такой мелочью, сидя на скамье у плетня и наблюдая за чайками, что с воплями носились над верхушками деревьев. Мысли ее были полны вопросов либо не имеющих ответа, либо требующих очень сложных решений, принимать которые Олга в нынешнем своем состоянии была не способна. Почему Лис не поехал с ними, как намеревался? Отчего так изменился Дарим и долго ли он будет таким? Ищут ли ее “сыны смерти” Княжьего острова? Почему они хотели казнить ее? Хотя, это в какой-то мере понятно… Думал ли Медведь, что это она подняла руку на любимого… нелюдя? Кто же все-таки убил Сокола? Кому здесь продать драгоценные оковы? Куда податься после? От тяжелых дум делалось тяжело на сердце… и под сердцем, где и лежал неподъемным грузом самый главный вопрос: что делать с мертвым плодом? Как вдохнуть жизнь в нерожденное еще существо? Олга устало прикрыла глаза, всматриваясь в холодную темноту своего чрева, тяжело вздохнула и, поднявшись, побрела к бухте встречать Дарима, что сегодня ходил с мужиками в море ставить сети. Утро выдалось теплое, солнечное, ступать босыми ногами по пыльной утоптанной дороге было приятно. Змея шла медленно, часто останавливаясь и переводя дыхание, и в эти короткие мгновения до ее слишком острого слуха доносились неприятные слова. Бабы у колодца забубнили ей вослед, видимо полагая, что она не услышит:

— Ведьма проклятая. Затуманила мужику разум зельями своими, так он теперь немой да подневольный. Ни вправо, ни влево ступить не может без ее ведома. Как есть ведьма!

Над забором, перегнувшись через который три девки лущили подсолнух, понеслись сдавленные злые смешки, когда она прошла мимо, прянув от взвывшего за оградой пса.

— Колдовка костлявая…

И приглушенное, пока что боязливое “шу-шу-шу, шу-шу-шу” за спиною на протяжении всего пути, будто осенний ветер гнал сухие листья по каменной мостовой. И непонятный, совершенно неоправданный страх, сжимающий трепещущее сердце, страх, за который Змея, смелый и непобедимый воин, ругала себя и злилась до желчного привкуса на поджатых в негодовании губах. На площади перед причалом ее атаковали открыто. Проходящая мимо баба “нечаянно” опрокинула бадью с рыбными головами прямо на Олгу и под хихиканье своих товарок принялась чересчур речисто причитать, охать да ахать, извиняясь за испорченную рубаху. Этого Змея терпеть больше не могла. Она подняла с земли бадью, довольно крепкую, из тех, что на века, и, повернув к глумливым бабам свое искаженное гневной судорогой лицо, сдавила кадку с боков. Дерево пронзительно взвизгнуло, лопаясь в самых неожиданных местах, и на землю посыпались влажные щепки. Олга сделала шаг к