Последнее лето - Елена Арсеньева

...

«Министерство юстиции внесло в совет министров предложение озапрещении помощникам присяжных поверенных участвовать в процессах о шпионствеи государственной измене. Мотив – молодость и вследствие этого легкомыслиепомощников присяжных поверенных, не всегда умеющих соблюдать государственнуютайну».

...

«Министр народного просвещения Л.А. Кассо подписал проектправил о введении всеобщего обязательного обучения».

Санкт-Петербургское телеграфное агентство

* * *

Прежняя жизнь кончилась враз, в одночасье. Был счастливый ибеззаботный человек Шурка Русанов – и не стало его. На свою рожу глядеть взеркале тошно – вечно пуганный до синевы, трясущийся. Да что ж это он такой, вточности премудрый пескарь у нелюбимого, злоехидного насмешникаСалтыкова-Щедрина: «Жил – дрожал и умирал – дрожал»? А он-то видел себя ввоображении легким, бесстрашным д’Артаньяном! Какого черта… Никогда не думал,что он этакий трусище!

Вдруг вспомнилось: еще в первом классе учитель его бранил:«Вы, Русанов, однорукий, что ли? Никакое дело до конца довести не можете.Упражнение недоделываете, стихотворение недоучиваете, даже ластиком стирать начнете– до конца недотираете. Однорукий, право слово!»

И судьба у него какая-то такая… однорукая, что ли. Не можетхорошего дела до конца довести. Начало-то какое замечательное – товарищаВиктора шлепнули. Но его боевики небось на свободе! Марина арестована… С однойстороны, хорошо, с другой – она ведь может струсить, начнет выдавать всехподряд, кто ходил на явки, кого она сама туда водила. В том числе и ШуркуРусанова. Вдруг донесет, что Шурка сам напрашивался? А он разве напрашивался?Он просто так ляпнул, мол, хочет туда пойти, ляпнул, только бы Мопсю отвлечь,голову ей заморочить на тот случай, если она его с Кларой видела.

Ох, Клара… из-за нее… А на самом деле не так уж он был в неевлюблен, оказывается. Все раз – и прошло, и теперь безразлично, видится с нейотец или нет. Шурке она и даром не нужна.

Глупости все это. В жизни есть вещи поважнее какой-то тамдурацкой любви. Скорей бы стать взрослым! Скорей бы получить деньги, которыеоставил дядя Игнат Аверьянов, и уехать в дальние страны, где нет эсеров, нетглупого царя и глупых министров, где нет глупой Думы, нет угрюмого отца иприставучей тети Оли, нет плаксивой Сашеньки, надоевшей гимназии, вообще ничегонет, кроме моря, гор, неба, свободы! Бросить все и умчаться далеко-далеко!

– Предлагаю закончить этот разговор! – послышалсяраздраженный голос, и Шурка аж подскочил.

Отец вышел из кабинета аршинными шагами:

– Даня! Проводите господина Аксакова!

Эх…

Шурка конфузливо отвернулся к спинке дивана.

Ему всегда было тяжело видеть людей в неловком положении, ауж Митьку-то Аксакова, которого он всю жизнь знал и который был совсем даженеплохим человеком… Что это его вдруг разобрало, надумал к Сашке посвататься?Ну ладно, давно был влюблен, ну так и что? Мало ли кто в кого влюблен был вдетстве. А теперь Митька вроде бы считался женихом Вари Савельевой. Полнаянеразбериха!

Отец взбесился. Оно и понятно: Савельев – его старинныйдруг. Тетя Оля, конечно, немедленно начала рыдать. Сашка вроде бы тоже не ввосторге от сватовства: сидит бледная, несчастная, смотрит на Дмитрия скакой-то опаской. Неужели решила, что он ее силком под венец потащит? Да отецне позволит, ясно же.

Выбежал, машет руками:

– Уходите! Вон отсюда! Даня! Проводите!

Затренькал дверной колокольчик.

– Очень мило, – всхлипнула тетя Оля. –Наверное, нижние соседи пришли ругаться, что так шумим.

Вот-вот, устало подумал Шурка, и от этого я тоже хочусбежать, от вечного заискивания перед нижними соседями: чтобы не нашуметь, некрикнуть лишний раз, не поиграть громко на рояле, не промчаться в галопе, непропрыгать в полечке, боже упаси!

Дверь открылась, кто-то засмеялся свежим, живым, незнакомымсмехом… Не похоже на соседку, вдову статского советника, надоедливую брюзгу.

Вбежала Даня – глаза по пятаку:

– К вам госпожа Шатилова.

Даня еще не привыкла, что появилась новая родственница.Шурка тоже не привык.

Стоп, что такое? Вошел почему-то мальчишка в курточкерассыльного… Ого, какая огромная коробка! Вот это торт! «Arc-en-ciel» – надписьна коробке. Бисквитный, с жидким ромовым кремом, знаменитый торт из французскойкондитерской. Дорогой… Шурка его даже не пробовал никогда. Розовый бантразмером чуть ли не с саму коробку… А вот и госпожа Шатилова с букетом, конечноже, розовых роз:

– Добрый вечер, мои дорогие!

Так и сияет улыбкой напомаженных губ, хотя глаза неулыбаются. Грустные глаза… Нет, просто холодные.

– Даня, ставьте самовар. Я хочу напроситься к вам начай. Не прогоните? Я так по вас соскучилась! Никита уехал в Петербург, дети ещене вернулись из Москвы, я одна, совершенно одна… Умираю с тоски! Олечка, в водудля роз нужно непременно бросить аспирин. Вы слышали, что у нас произошло?Сбежал доктор – ну, сормовский заводской врач, Туманский. Вы его должныпомнить, Константин, он для вас какие-то там бумаги писал. Для вашего процесса,помните?

– Конечно, – неприветливо буркнул отец.

Шурке стало смешно. Отец тетю Лиду терпеть не может.Впрочем, ей, кажется, на это наплевать. Вон полетела целоваться по кругу.

– Оленька, милая! – чмок-чмок. – Сашенька,моя прелесть! – чмок-чмок. – Шурик, ты подрос, мой хороший! –чмок-чмок. – Молодой человек…

Нет, около Аксакова тетушка приостановилась:

– Прошу прощения, мы не знакомы? Нет, я вас где-товидела… Вы бывали в Петербурге? Как мило, я тоже… Ах, я вспомнила, где виделавас!

Странно… Шурке показалось, или Митька Аксаков в самом делепозеленел?

– На весеннем балу в Дворянском собрании! Вы танцевалис Сашенькой, и я тогда еще подумала – какая прекрасная пара!

Ну вот, теперь позеленел отец… Буркнул что-то неприветливое…

А тетушка сообразительная-то какая:

– Ах, простите! Я, кажется, сказала что-то не то?

– Нет, ничего, – проскрипел отец. – Этогосподин Аксаков, Дмитрий Дмитриевич. Он уже… уходит.