Возвращение Черного Отряда. Суровые времена. Тьма - Глен Кук

– Что за чертовщина?

– Мурген!

– Что ты имеешь в виду? – пискнул я, напоминая себе, что я летописец.

А летописец не ведает страха. Он выше всяких раздоров и распрей внутри Отряда. Никто из братьев не страшен ему, ибо для него главное – истина.

Но вот Госпожа была мне страшна.

– Мурген, я повторяю вопрос…

– С такими вопросами лучше к Старику. Я бы не смог ничего рассказать, даже будь влюблен в тебя до безумия, как Плетеный Лебедь. Костоправ со мной не откровенничает, все свои затеи держит при себе. Ты уже посмотрела на Вершину? Покруче будет, чем Башня в Чарах. А ему наплевать. Пока мы здесь сидим, Старик даже не удосужился ее изучить. Да он, похоже, вообще ничего не делает. Правда, и Длиннотень с Ревуном не перетруждаются.

– Это досадно.

– Угу. А возможно, и не очень умно. Представляешь, какие у нас будут рожи, ежели до него доберутся душилы?

– Это менее вероятно, чем ты думаешь.

– Из-за Душелов?

– Да.

– Она не может находиться повсюду одновременно, так же как и ты. А душил неспроста зовут обманниками.

Я надеялся, что голос не дрожит. И тужился изо всех сил, изображая храбреца.

– Из всего этого никак не понять, с чего вдруг ты захотел меня видеть.

– Дело не в Старике. У меня личная проблема. Мои сны ночь от ночи все хуже. И скоро хуже будет уже некуда! Я хочу знать, как можно от них избавиться.

– Я пока не нашла способа. Научись запоминать, что с тобой происходит во сне. Тебя что, призывала Кина?

– Пожалуй, нет. Впечатление такое, будто она просто проходит по моим снам и не замечает меня, если я сам не дергаюсь. А может быть, это я заглядываю в чужие кошмары.

– Расскажи о них.

Я рассказал.

– Очень похоже на то, что снится мне. Чаще всего я вижу равнину.

– А вороны там есть?

– Вороны? Там нет ничего живого.

Я призадумался.

– Возможно, я выразился не совсем точно. Кажется, она все-таки каким-то образом воспринимает меня. А вчера ночью сон был не кошмарный, и в нем я видел мою жену, даже разговаривал с ней. Сложилось впечатление, будто можно вернуть Сари.

– Это нечто новое. В моих снах одни лишь ужасы, все хуже и хуже. И такое подозрение, что они должны в конце концов меня сломить.

А у меня было подозрение, что Госпожа говорит не всю правду.

– Вряд ли она способна показать что-нибудь страшнее того, что я уже видел наяву, – сказал я. – Если знать, какая у нее цель…

– Мурген, ей удалось использовать меня! Потому что я думала, будто знаю, какая у нее цель. Но я не знала. Она царица Обмана. Я была вовсе не Дщерью Ночи, а всего лишь племенной кобылой, которой надлежало выносить в себе мессию обманников. Не допусти такой же ошибки. Если Кина и впрямь заметила тебя, будь крайне осторожен. И держи меня в курсе.

Я хмыкнул.

– Ты сосчитал, сколько раз тебе казалось, будто чувствуешь Кину?

– Гм… – Я это делал. Но в большинстве случаев Кина приближалась ко мне, когда я блуждал с Копченым. – Не скажу, что точно…

Я описал Госпоже пару эпизодов, показавшихся наименее безобидными.

– Не слишком полезная информация. Следи за своими чувствами. Тобой пытаются манипулировать, используя твою любовь к жене. Догадываешься почему?

– Полагаю, что из-за знамени.

– Правильно полагаешь. Намеки мы получаем в избытке, однако целостной картины до сих пор не имеем. Копье Страсти… Но в этой вещи не заметно необычной силы.

На самом деле я ее замечал, но в такое время и в таких местах, что не мог рассказать, не раскрыв тайну Копченого. Однажды Костоправ проткнул Копьем Страсти Ревуна: то была неглубокая рана, но колдун едва не отдал концы.

– А может, у нас и нет никакого Копья Страсти? Просто люди принимают наше знамя за эту штуковину?

– Возможно, тут кроется еще более сложный обман, – пробормотала она.

– Как мне покончить с этими снами?

– Ты что, не слушал меня? Точно не слушал.

– Боюсь, я недостаточно силен, чтобы сжиться с ними.

– Учись. Мои кошмары пропали после рождения ребенка. Но ненадолго. Думаю, Кина просто забыла разорвать созданную ею связь.

– Может, это должен был сделать Нарайян, забирая твою дочь?

– Конечно должен.

– Прости, не хотел напоминать тебе о…

– Я и без напоминаний все прекрасно помню. Каждую минуту каждого часа. И планирую достаточно скоро обсудить эту историю с Нарайяном. Лично и накоротке…

Произнося эти слова, Госпожа казалась такой же зловещей, как Кина. Но, пожалуй, чтобы оценить всю серьезность этого обещания, надо было находиться рядом с ней и вдобавок знать ее историю.

– Год Черепов для него наступит очень скоро. Ему больше негде прятаться.

– Ты же видела Вершину. Зачем ему прятаться?

Она не успела ответить – в палатку просунулась голова Ножа.

– На Плетеного напал обманник. Лебедь дышит с трудом, но опасности для здоровья нет.

– Убийцу взяли живым? – спросила Госпожа.

Я бочком двинулся к выходу. У Госпожи вмиг испортилось настроение, и я счел разумным убраться с ее глаз. Нож ухмыльнулся:

– Он цел и невредим. Хотя, если бы мог, наверняка предпочел бы окочуриться от сердечного приступа.

Огибая Ножа, я поймал взгляд Госпожи – она кивнула, давая понять, что нам следует поговорить позже. Я же решил, что мне следует подумать о том, как избежать продолжения разговора. Кажется, в этот раз я чересчур разоткровенничался.

С изрядного расстояния я изучал методы допроса, которые применяла Госпожа. Они были суровыми, изощренными и весьма эффективными. И это был полезный наглядный урок для всех свидетелей.

В считаные минуты душила признался, что пристал к нашим обозникам после победы на Чарандапраше по приказу самого Нарайяна Сингха. Убить ему было поручено Плетеного Лебедя. Другим обладателям красного румела определили других жертв. Эти душилы тоже скрывались среди лагерного сброда. Сама Дщерь Ночи наказала им действовать со всей осторожностью. Детей Кины осталось так мало, что они вынуждены беречь себя: иначе вскоре некому будет исполнять повеления богини.

Госпожа умела развязывать языки. Наверное, тот, кому суждено жить вечно, волей-неволей постигнет эту науку. И попадись такой долгожитель в лапы колдуна вроде Длиннотени, все хитрые приемы дознания будут непременно извлечены из его головы.

Госпожа так набила руку, что душила поступился обещанным ему вечным блаженством и назвал имена.