Бабье царство. Русский парадокс - Эдвард Радзинский

Перед игрой в карты Екатерина рассказала ей о новом суперпередовом проекте. Она решила создать новую Российскую академию наук. Эта Академия должна заниматься российской словесностью. Ее члены – избранное общество ученых, писателей и государственных деятелей. Теперь в Петербурге будут две Академии – Академия ученых и Академия российской словесности. Тогда же, на балу, Екатерина предложила Дашковой невероятное – стать главой обеих Академий!

Такой подарок преподнесла Екатерина Великая Екатерине Малой.

Но это была только первая часть проекта. С помощью новой Академии Дашкова должна будет возвести русский язык в ранг великих языков Европы, очистить его от нынешнего нашествия галлицизмов. И для этого – выпустить первый словарь русского языка.

И это было не все! Одновременно Дашкова вместе с данной Богом подругой должна возродить журнальное дело, погибшее в семидесятых… При новой Российской академии словесности создается журнал – «Собеседник любителей российского слова». Они его издадут вместе с Императрицей. Дашкова станет фактическим главным редактором, а венценосная Подруга – главным публицистом.

У Екатерины Малой кружилась голова. Они вновь Подруги! И она наконец-то впервые во власти! Журнал, их журнал, станет воистину первым литературным русским журналом! Это была очередная феминистская революция. Женщина – директор Академии наук, основанной Петром, и Президент новой Российской академии, основанной Екатериной! И редактор журнала!

Екатерина могла лишь жалеть о том, что Вольтер не узнал об этом. Рожденный проект должен был вновь прославить русскую Императрицу в просвещенной Европе… Этот проект – продолжение памятника Петру. Она, как Великий Петр, основывает Академию! Издает первый российский толковый словарь и первый литературный журнал! Истинная Просветительница! Северная Семирамида!

Граф Панин умирал. Все это время секретарь Фонвизин не отходил от него.

По указаниям умирающего Денис Фонвизин составил дерзкое и мудрое «Рассуждение о истребившейся в России совсем всякой формы государственного правления и оттого о зыблемом состоянии как империи, так и самих государей» («Рассуждение об уничтоженных в России формах государственного управления и о колеблющемся состоянии Империи и ее Государей»). Это была критика деспотии Екатерины, вседозволенности и корысти фаворитов. «Нынешнее состояние Государства, – писал Панин, – требует немедленных конституционных преобразований». И министр, сходя в гроб, грозил грядущим Романовым насильственным переворотом, если таких реформ не будет сделано. Панин успел – продиктовал перед смертью свое политическое завещание.

За день до смерти его навестил только что вернувшийся в Петербург наследник. Они проговорили до ночи. Содержание беседы с умиравшим наставником Павел изложил в «Рассуждении вечера 28 марта 1783 года».

Панин говорил на любимые темы – о том, как покончить со злоупотреблениями, о необходимости реформ и, главное, о разделении власти законодательной и исполнительной, о подчинении власти закону. Воспитанник с ним согласился во всем. Павел описал эту встречу и в письме к графу Н. И. Салтыкову: «…он [Панин. – Э. Р.] весел и свеж был так, как я уже года с три не видывал; на другой день, сказывают, он таков же был и не хотел идти спать…»

Так подействовало на умиравшего одобрение его идей учеником – будущим Императором…

Но этот взрыв радости стал финалом.

Все тот же Фонвизин описал смерть Панина и прощание с ним Павла: «Накануне… был он здоровее и веселее обыкновенного, но поутру… ложась в постель, вдруг лишился он языка и памяти поражением апоплексическим… Чрез несколько часов скончался он в глазах возлюбленного питомца своего… В тот момент, когда душа его разлучилась с телом, Великий Князь бросился пред ним на колени и целовал руку его, орошая ее горчайшими слезами…» «Прощаясь в последний раз со своим другом и воспитателем [во время погребения. – Э. Р.], поцеловал он руку его с таким рыданием, что не было человека, которого бы сердце не растерзалось жалостию…»

К счастью, граф Никита Панин не увидит безумного правления Павла Первого, своего любимого ученика…

После смерти Панина осталась Конституция, которую сочинили вельможа и секретарь. И которую теперь хранил верный Денис Фонвизин.

Екатерина Дашкова на похоронах своего родственника и друга Панина не присутствовала. Нашлась причина – работа в двух Академиях, создание словаря и, конечно, выход первого номера журнала. Венценосная подруга оценила: княгиня окончательно поумнела.

Дашкова пригласила в новый журнал всех тогдашних литературных знаменитостей. Поэты Гавриил Державин и Ипполит Богданович, автор знаменитой повести в стихах «Душенька», поэт и драматург Михаил Херасков, автор эпической поэмы «Россиада», драматург Яков Княжнин, автор популярных трагедий – и т. д.

Екатерина Малая, конечно, понимала, чего ожидает от журнала Екатерина Великая. После неудачи с журналами семидесятых Императрица, прославленная кумирами Европы, победительница в войнах с турками, усмирительница крестьянского бунта Пугачева, ждала заслуженных славословий в двадцатилетие ее великого царствования…

Первый номер, сделанный Дашковой, был очень удачен. Отличился поэт Гавриил Державин…

Он начинал солдатом Преображенского полка, участвовал в перевороте Екатерины, офицером подавлял Пугачевский бунт. Державин был искренним сторонником Просвещенного Самодержавия, Он верил: наш крепостной крестьянин темен, зол и беспощаден. Освободи его – и он уничтожит дворянство. Только сильный Самодержец может держать в узде темную крестьянскую массу. И он воспел такого правителя, точнее, правительницу – сочинил поэму «Фелица». Поэму передал Дашковой. Но, передав, сам же испугался. Прославляя в поэме просвещенную, мудрую, добродетельную, богоподобную киргиз-кайсацкую царицу Фелицу, он высмеял тщеславие и роскошь киргиз-кайсацких вельмож. За сатирическими портретами угадывались братья Орловы, Лев Нарышкин и даже… сам Потемкин! Державин сильно колебался – печатать ли поэму. Но Дашкова, хорошо знавшая царственную подругу, тотчас напечатала этот блистательный гимн просвещенному абсолютизму. Державин клял княгиню, был вне себя от страха, но… Очень скоро он получил августейшую рецензию. Это был конверт от киргиз-кайсацкой царицы с адресом «мурзе Державину». Внутри объемного конверта лежало августейшее впечатление – тяжелая золотая табакерка с бриллиантами, а в ней – 500 золотых монет.

Так хорошо начинался журнал!

Все это время в журнале активно сотрудничала публицист-Императрица. В это время во Франции вышли два сочинения по истории России, написанные двумя милейшими дилетантами – Левеком и Леклерком.

Пьер Левек по рекомендации самого Дидро был приглашен Екатериной преподавать в кадетском корпусе. Здесь он изучил русский язык, честно читал исторические памятники и по возвращении написал «Историю России» – вплоть до времен самой Екатерины… Одновременно вышла другая «История России» («Histoire physique, morale, civile et politique de la Russie moderne»), написанная Николя-Габриэлем Леклерком, работавшим в России врачом у гетмана Кирилла Разумовского, а впоследствии лейб-медиком великого князя Павла Петровича. Оба сочинителя попытались рассказать о совершенно неизвестной на Западе русской истории.