Мари. Дитя Бури. Обреченный - Генри Райдер Хаггард

– Почему именно там? – удивился я. – Ведь за спиной будет широкая река, и, если его разобьют, вода погубит столько же воинов, сколько вражеские копья.

– Точно не знаю, – ответил Мапута. – Но говорят, его главнокомандующему Садуко три раза подряд приснился сон, в котором якобы открылось, что здесь, и только здесь Умбелази обретет славу. Так оно или нет, но это место выбрал Садуко. А еще говорили мне, что все женщины и дети воинов его армии, несколько тысяч, спрятались в зарослях по берегам реки, чтобы в случае чего бежать в Наталь.

– У них же нет крыльев, – удивился я, – чтобы перелететь Тугелу, ведь река может разлиться после дождей? Ох, чувствую, дух Умбелази явно отвернулся от него!

– Да, о Макумазан, – вздохнул Мапута. – Я тоже думаю, что дух принца повернулся к нему спиной. А еще видится мне, что Садуко худой советчик. Вот будь я принцем, – добавил прозорливый старик, – не держал бы в помощниках того парня, у которого увел жену.

– Я тоже, Мапута, – поддержал его я.

На том и распрощались.

Назавтра ранним утром Мапута пришел вновь и сообщил, что меня желает видеть король. В королевском краале я нашел сидящего Панду, перед которым стояли командиры королевского полка амавомба.

– Бодрствующий в ночи, – обратился ко мне король, – я получил известие, что через несколько дней состоится великое сражение между моими сыновьями. Поэтому я посылаю полк моей личной охраны под командованием опытного воина Мапуты наблюдать за ходом сражения и прошу тебя отправиться вместе с ними, с тем чтобы помогать командующему Мапуте и его командирам своими мудрыми советами. Вот мой приказ тебе, Мапута, и вам, командиры: в бой не вступать, если только не увидите, что Слон, мой сын Умбелази, упал в яму, – в этом случае вам надлежит вытащить его и спасти. А теперь повторите мой приказ.

Все хором повторили слова Панды.

– Каков твой ответ, Макумазан? – спросил меня король.

– О король, я уже сказал тебе, что пойду, хотя войну не люблю, и слово свое сдержу, – ответил я.

– Тогда собирайся, Макумазан, и через час возвращайся сюда: полк выступает до полудня.

Я отправился к своим фургонам и передал их на попечение нескольким зулусам, которых для этой цели прислал мне Панда. Скоул и я оседлали лошадей – верный слуга настоял на том, что должен сопровождать меня, хоть я и советовал ему остаться здесь, – достали наши ружья, достаточное количество боеприпасов и предметы первой необходимости. Завершив сборы, мы выехали верхом к королевскому краалю. Свои фургоны я оставлял с тяжелым сердцем, не надеясь увидеть их вновь.

На подъезде к краалю короля я увидел полк амавомба. Рослые, сильные, всем по пятьдесят, а кому и более, – почти четыре тысячи отборных воинов выстроились на площадке для плясок. Рота за ротой, белые боевые щиты, сверкающие наконечники копий, головные уборы из шкур выдры, короткие юбки и браслеты на предплечьях из хвостов белых буйволов и белоснежные эгреты (перья белой цапли) на головах – прекрасное и грозное зрелище. Мы подъехали к первой колонне, где я увидел Мапуту. Полк встретил нас приветственными криками: в те годы в Зулуленде белый человек был олицетворением силы. Вдобавок, как я уже рассказывал, зулусы хорошо знали и любили меня. Быть может, тот факт, что я буду вместе с ними наблюдать за ходом битвы, а то и участвовать в ней, поднимал дух амавомба.

Мы стояли, пропуская длинную вереницу из несколько сотен юношей, нагруженных циновками и котлами для варки и ведущих скот, предназначенный для нашего пропитания. Тут неожиданно из своей хижины вышел Панда в сопровождении двух слуг и принялся бормотать что-то наподобие молитвы, бросая при этом в нашу сторону пыль или какое-то истолченное в порошок снадобье. Сути этого действа я не понял.

Когда Панда закончил, Мапута поднял копье, и весь полк слаженно прокричал приветствие королю «Байет!», прозвучавшее словно удар грома. Трижды воины повторили это впечатляющее приветствие и умолкли. Вновь Мапута взмахнул копьем, и четыре тысячи грянули «Ингому»[96] – лихую боевую песнь, и под волнующие звуки грозной музыки полк выступил в поход. Не думаю, что слова той песни были когда-либо записаны, потому привожу их здесь:

Дословный перевод этой знаменитой песни, думаю, ныне публикуется впервые и, полагаю, никогда вновь не сорвется с губ зулусских воинов:

Дух неистовой «Ингомы» передавался звуком, мимикой и модуляциями голоса, а не только словами, которые, будучи сами по себе весьма примитивными и наивными, оставляющими большой простор для воображения, вероятно, могут быть представлены следующим образом. Точный перевод на стихотворный английский едва ли возможен – по крайней мере, в моем исполнении:

Второго декабря ранним холодным и ненастным утром, пришедшим с ветром и клочьями тумана, я очутился вместе с амавомба в Индондакусука – широкой холмистой равнине в шести милях от границы с Наталем, от которого ее отделяла река Тугела.

Амавомба был дан приказ в битву по возможности не вступать, поэтому мы заняли позицию приблизительно в миле правее того места, где позже состоялось сражение. Лагерь мы разбили на холме, напоминавшем широченный курган, а ярдах в пятистах от него возвышался похожий холм, но поменьше. За спиной у нас простиралась равнина, покрытая разбросанными там и сям островками зарослей колючей акации, полого сбегающая к берегам Тугелы в четырех милях от лагеря.

В ту ночь я спал, завернувшись в одеяла, под акацией – палаток у нас, разумеется, не было. Вскоре после рассвета меня разбудил посыльный и передал, что меня желают видеть принц Умбелази и белый человек Джон Данн. Я встал, привел, как мог, себя в порядок, поскольку всегда стараюсь появляться перед туземцами бритым. Помню, я уже закончил причесываться, когда прибыл Умбелази.

Словно это было вчера – настолько отчетлива перед моим мысленным взором та почти нереальная картина. Из утреннего тумана соткался могучий воин: что-то сказочное было и в его появлении, и в его облике – гигант, внезапно проявившийся в белесых клубах, и широкий наконечник его самого большого в Зулуленде копья, словно отобравший весь свет у тусклой зари, и крученое медное ожерелье у горла.