Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше - Валерий Есенков

Задач во всех отношениях чрезвычайная. Не говоря уж о том, что король, как ни крути, головой отвечает за Францию, тогда как ни Пьер Огюстен, ни Сартин, ни кто-либо другой, как ни пекутся о приятном возвращении ей ведущего положения на континенте, все-таки не отвечают ничем, ни головой, ни состоянием, ни тем более своим малозначительным, в сравнении с судьбой Франции, именем, так что королю есть над чем поразмыслить, посомневаться и откладывать коварное решение до последней возможности.

А тут ещё неважный характер самого короля. Людовик ХV1 во всех делах, даже личных, не говоря уж о шатких судьбах своего королевства, Европы и мира, малоспособен что-либо решать. Как все мелкие, недальновидные люди, облаченные властью, он желает принимать только собственные решения, однако не в состоянии собственных решений иметь и в конце концов повинуется глупейшим капризам попрыгуньи-жены или своекорыстным хитростям своего фаворита.

Как раз в это сложное, напряженное время Париж удостаивает своим посещением родной брат Марии Антуанетты, будущий австрийский император Иосиф11, тоже не из самых сильных и мудрых правителей. Он уговаривает всё ещё девственного Людовика совершить незатейливую операцию на своем пестике, которая восстановит его мужские способности во всей их красе, но тысячекратно опозорившийся супруг и на эту пустейшую операцию никак согласиться не может. Что уж тут говорить о Канаде! О Канаде тут просто нечего говорить.

И хоть бы сами американцы чем-нибудь помогли своим добровольным и прямо-таки рвущимся в дело сообщникам, но и от американцев ни малейшей помощи не видать, а напротив совсем. Американцы точно нарочно делают всё возможное для того, чтобы и впредь оставаться с англичанами один на один, что грозит им полным и ближайшим разгромом.

Генерал Джорж Вашингтон всё ещё не в состоянии превратить свое бесформенное ополчение хотя бы в подобие армии и вынужден отступать. Только в непосредственной близости от Филадельфии, тогдашней столицы соединившихся штатов, он пытается остановить равномерное продвижение англичан, имея приблизительно одиннадцать тысяч скверно обученных и вовсе недисциплинированных добровольцев.

И что же? Генерал Хоу, располагая всего двенадцатью с половиной тысяч наемных солдат, обходит это скопище с фланга, и одного этого простого, всем кадровым офицерам известного тактического приема оказывается предостаточно, чтобы солдаты свободы ринулись в унизительное, безоглядное бегство, причем, натурально, во время бегства они теряют почти в три раза больше убитыми и ранеными, чем англичане, преследуя их.

После этого подвига генерал Хоу без боя берет Филадельфию, а самозванный Конгресс приблизительно в том же испуге, что и покрытые позором солдаты свободы, перебирается в Йорктаун.

Извольте после подвигов этого рода набраться храбрости докладывать миролюбивому королю, что уже однажды проигранная Канада чуть ли не сама собой падет ему в руки, едва ли таким россказням поверит и самый глупый король.

На доклад не решаются ни энергичный, смелый Сартин, прекрасно изготовивший к экспедиции флот, ни осторожный Вержен, все-таки начинающий понимать, что обстоятельства складываются благоприятно для Франции в её затяжной, принципиальной борьбе со своим исконным, непримиримым и коварным врагом. Напрасно Пьер Огюстен внушает Сартину и Вержену непреложную истину, что всё начатое надобно доводить до победы, иначе нельзя, и что в политике потерпевшему поражение не зачтутся ни прекрасно приготовленный флот, ни первые начатки понимания, какую удачу сулят внезапно возникшие обстоятельства.

Сартин слишком любит сибаритскую жизнь, Вержен слишком привязан к ощутимым министерским доходам, и потому оба чрезвычайно страшатся потерять свои министерские кресла, поскольку с министерскими креслами для них потеряно чуть ли не всё. Что ни говори, а, утратив эти сиденья, оба стремглав проваливаются в отвратительную безвестность, в которую только что провалился сам Шуазель, а уж на что замечательный человек, к тому же завидный богач.

О старичке Морепа, государственном секретаре, не стоит даже упоминать, всем преотлично известно, что старичок Морепа страшится всего на свете, любых перемен, тогда как тут ему предлагают войну.

Один Пьер Огюстен, сын простого часовщика и сам часовщик, коммерсант, политик и драматург, не занимающий никакого поста, не страшится своего поста потерять, и вовсе не потому, что терять ему вовсе нечего. Нет, единственно потому, что давно упражняет свой дух противостоять любым обстоятельствам, которые имеют сволочное обыкновение складываться исключительно по своему произволу, так что ближайшие, тем более их отдаленные следствия предвидеть нельзя. Это тоже ведь истина. А из этой истины следует, что благородному человеку пристало бороться и ради победы всем рисковать, решительно всем, а в случае поражения, которое всегда подстерегает в борьбе, не жалеть об утратах и услаждаться сознанием своей правоты.

Он видит, что благородное дело американской свободы повисло на волоске, что ещё одно поражение кое-как сколоченной армии Вашингтона и объединившимся штатам – волей-неволей придется вновь признать над собой власть англичан. Такой исход почти неизбежен, а после такого исхода англичане, мстя за поставки оружия и снаряжения, нанесут удар, если не по самой Франции, то по её владениям на островах Карибского моря. Тогда прощай не только Канада, но и острова.

Из его агентурных сведений нельзя не понять, что английское общество прямо-таки жаждет этой войны, что на волне этих воинственных настроений вот-вот может победить оппозиция, которая тотчас направит предложение объединившимся штатам признать их независимость в обмен на союз против Франции. Глупо гадать, что последует за этим союзом. Обогатившись этим союзом, объединенные силы англичан и американцев опять-таки нападут, если не на собственно французскую территорию, то на те же французские острова.

В том и в другом случае Францию ожидает война, из чего напрашивается сам собой вывод, что Франции выгоднее самой начать эту войну, поскольку нападающий всегда имеет преимущество неожиданности, а также выбора времени и места удара. Тут следует принять во вниманье и то, что после последнего трактата, после уничтожения по требованию англичан укреплений в Дюнкерке, после потери Канады французам терять уже нечего, а выиграть они могут многое, если не всё.

Поистине, тут промедление чуть ли не смерти подобно, и вот двадцать шестого октября 1777 года он вновь уединяется в своем кабинете, зажигает свечи, обмакивает в чернила перо и составляет «Особый мемуар, предназначенный для министров короля, и проект государственного манифеста», в действительности адресованный королю.

Он анализирует, он доказывает, он убеждает, он излагает свои предложения, которые, при условии, что они будут приняты, не только возвратят Франции потерянную Канаду и честь, но и вернут ей первое место на континенте, без которого она чувствует себя ущемленной, очень может быть, что и во всем мире. Это нетрудно понять, поскольку исполнение предлагаемых мер низведет Англию до положения второстепенной державы, старинная мечта всех французов, а созревшего могущества России он ещё не принимает в расчет.