Жаркая луна - Мемпо Джардинелли

Альмирон начал снова:

— Показательно, что ваших отпечатков пальцев в машине больше, чем отпечатков Теннембаума. На руле и на переключателе скоростей.

— Но я и в самом деле почти все время вел машину.

— Но судя по вашему рассказу, вы не можете знать, сколько времени управлял машиной Теннембаум, — подскочил инспектор.

Рамиро упрекнул себя в поспешности. Идиот, зачем было говорить лишнее?

— Вы сами сказали, что он разбился или что-то в этом роде. Так что управлять ему все-таки пришлось, не так ли?

— Именно поэтому я обратил внимание на то, что нашлось так мало его отпечатков пальцев. Как будто одним ударом его лишили сознания, — и он посмотрел Рамиро в глаза, — а потом прикладывали его руки, чтобы оставить отпечатки.

Рамиро пожал плечами. Но ему было очень страшно. Он проглотил слюну и посмотрел на лампочку, чтобы отвлечься.

— И еще, — Альмирон говорил медленно и тихо, как будто очень устал, с какой-то покорностью, — сдается мне, что Теннембаума просто посадили за руль. Не видели вы, взял ли он кого-нибудь в машину после того, как высадил вас возле вашего дома?

— Нет, если бы я увидел, я бы вам об этом сказал.

— Ясно.

Альмирон зажег другую сигарету, не угостив его.

— Судебный врач говорит, что на трупе он нашел след удара, вроде синяка — вот здесь, на подбородке. — И он показал на свой, шлепнув себя два раза. — По-моему, его ударили, чтобы оглушить, потом посадили за руль, включили мотор, и машина рванула вперед.

«У вас богатая фантазия», — чуть не сказал Рамиро.

Но он поклялся только отвечать на конкретные вопросы. Однако поднял голову и сказал:

— Вы думаете, это я его убил?

Альмирон посмотрел на него, и оба выдержали, не сморгнув, несколько секунд, глядя упорно друг на друга. Рамиро понял, что этот человек очень хитер и совсем не глуп.

— Что-то мне подсказывает, что это так, ничего не могу с собой поделать. — Похоже было, он сожалеет, что говорит об этом. — Но я не могу ничего доказать. Не нахожу причины, которая заставила бы вас это сделать, хотя… Послушайте, вы преуспевающий молодой человек, учились во Франции, такое не часто встречается в наших краях. И возвращаетесь вы во времена, особые для страны. Насколько я знаю, вас ждет место профессора в университете, у вас нет никаких судимостей, у вас прекрасные связи, знакомства, вас не затронуло то, что здесь происходит… Мы также удостоверились, что ваши семьи и впрямь связывает старинная дружба. Таким образом, нет причины, которая заставила бы вас убить деревенского врача. Однако… Какие у вас отношения с сеньоритой Теннембаум?

Рамиро весь сжался, чтобы не подскочить на стуле. Но почувствовал, как напряглись все его мускулы. Он подумал, что мог бы задницей перерезать проволоку.

— Да, мы друзья. Я друг всей семьи. Когда я уезжал из Чако, она была еще крошкой. Я увидел ее вновь только вчера вечером.

— Красива, не правда ли? — Альмирон смотрел на него, приподняв одну бровь. Он не улыбался, но Рамиро почувствовал усмешку.

— Да, она очень красива.

Они несколько мгновений упорно смотрели друг на друга, пока Рамиро не упрекнул себя в том, что глупо было изображать из себя храбреца. Надо было вести себя как можно естественнее, но естественность у него никак не получалась. Да и не могла получиться. Надо изобразить хотя бы досаду: он скрестил ноги и откинулся на спинку стула.

— Кое-кто хочет поговорить с вами, — сказал Альмирон.

Он встал и позвал низенького человека. Инспектор кивнул ему, и тот сразу понял. Он вошел почти бегом. Рамиро испугался. Сильно забилось сердце.

Тут же вошел человек среднего роста, очень худой, еще более худой, чем Альмирон. Ему было около пятидесяти. На нем были полотняные кремовые брюки, отлично отутюженная рубашка в голубую и белую полоску, на шее красовался шелковый платок. У него был загар преуспевающего человека; над верхней, очень мясистой губой торчали усики с проседью, вполне дополнявшие седоватые бакенбарды. На безымянном пальце было огромное кольцо с печаткой из массивного золота. Он присел на письменный стол, болтая одной ногой. По его наглости и уверенности Рамиро сразу и безошибочно определил в нем военного.

— Вы знаете, кто я?

— Не имею чести.

— Я — полковник Альсидес Карлос Гамбоа Боскетти.

Рамиро приподнял одну бровь.

— Вам это ничего не говорит?

— Нет, извините.

— Понятно, вы тут новенький, изволили недавно приехать. Я начальник полиции всей провинции Чако.

Начальник, похоже, был в восторге от своей собственной персоны.

— Весьма польщен, — сказал Рамиро.

Субъект кивнул несколько раз. Потом вытянул вперед губы, поглаживая подбородок.

— Вы создаете нам серьезные затруднения, доктор Бернардес.

— Понимаю, я отдаю себе в этом отчет, но что же я могу сделать?.. Я рассказал уже два раза все, что должен был рассказать, но инспектор Альмирон мне, видно, не верит.

— Не в этом дело, — сказал военный доверительным тоном, почти дружески, и вздохнул. — Я вам хорошенько объясню: мы знаем, что вы убили доктора Теннембаума. Нам, вероятно, придется здорово поработать, чтобы доказать это, но это не важно. Если здесь, у нас, полиция хочет что-то доказать, то она доказывает это, и вся недолга, вы меня понимаете? Здесь вам не Франция, доктор, нет, мы живем в стране, где идет война, конечно, внутренняя, однако все равно война. Эге?! Короче говоря, я хочу, чтобы мы поняли друг друга.

— Я никого не убивал.

— Дорогой мой доктор Бернардес, когда я говорю, что хочу, чтобы мы поняли друг друга, я этим хочу сказать, что мы доподлинно знаем, что вы убили Теннембаума. Это не догадки. Не ясно, зачем вы это сделали, но меня, откровенно говоря, это и не интересует. Если мы действительно зададимся целью заставить вас говорить… — Он сделал паузу. — Вы знаете, что мы добьемся этого. У нас есть методы… Эге?!

Рамиро вздрогнул. Он вспомнил рассказы беженцев, которые он слышал и читал в Париже, хотя никогда особенно не верил в эти ужасы. Он решил рискнуть.

— Вы будете меня пытать, полковник? Я думал, этот метод вы применяете только к бунтовщикам. Или к тем, кого вы считаете бунтовщиками.

— Я бы употребил другие выражения, однако я с вами спорить не собираюсь. Но вот что… — он помешкал секунду, — мне очень жаль, что именно вы замешаны в этом преступлении.

— Что значит «именно я»?

— Потому что мы надеялись на вас. У нас не так много людей, хорошо подкованных и идеологически не развращенных.

— Что вы имеете в виду?

— Опять постараюсь выразиться как можно яснее, доктор: вы были приняты в университетский штат не только благодаря вашим знаниям и дипломам. Это было бы невозможно без нашего согласия, мы — военные — взяли на себя определенные обязательства в этой стране. Вы представляете собой нечто вроде человеческого резерва, личность, которая нас очень интересует. И до сих пор все сведения о вас были безукоризненными. Вы понимаете? И это… Одним словом, это убийство перечеркивает все. Поэтому я хочу, чтобы мы друг друга поняли, и так уж и быть, скажу вам прямо: если вы сознаетесь, то мы сможем вам помочь.