Уинстон, берегись! - Фрауке Шойнеманн

Продавец тяжело вздохнул:

– Ну хорошо. Тогда я сейчас просто впишу сюда адрес, по которому вы проживаете в Гамбурге, вы подпишете договор, девчонки отдадут мне деньги, я отдам вам телефон – и надеюсь, в ближайшее время больше вас не увижу!

Мяу-мяу! Подействовало! Мы заполучили телефон! Клянусь своей любимой когтеточкой – уж теперь-то мы тебя прижмем, гадкий кошконенавистник!

Едва мы, очень довольные, успели въехать на велосипедах обратно на нашу улицу, как я тут же увидел ее – Одетту!

Не мешкая ни секунды, я выскочил из багажной корзинки и поспешил ей навстречу и, то и дело поскальзываясь, еле затормозил прямо перед самым ее носом.

Кира испуганно обернулась:

– Уинстон! Ты с ума сошел?! Нельзя же вот так на полном ходу спрыгивать с велосипеда!

Том рассмеялся:

– Да ну, не будь к нему так строга! По-моему, для этого поступка в духе камикадзе есть веская причина. Смотри, вон там красивая белая кошка, та самая, которая ему так нравится.

Бинго, приятель, ты все правильно понял! И поэтому сейчас я вынужден откланяться. Что бы вы там ни собирались нарисовать на своих объявлениях и где бы ни планировали их расклеивать, вам придется заняться этим без меня. Потому что мне нужно разобраться кое с чем поважнее!

Одетта, впрочем, словно бы и не заметила, что я только что чуть не сбил ее с лап. Она вела себя так, словно в упор меня не видела, хотя это было решительно невозможно. Мы стояли так близко друг от друга, что даже соприкасались наши усы. Тем не менее взгляд ее был устремлен мимо – куда-то поверх моего правого уха.

– Одетта, – промурлыкал я ей, – где же ты была? Я везде тебя искал!

Она повернула ко мне голову и смерила взглядом – ну хоть что-то.

– А тебе какое дело? С каких это пор вместо содержимого собственной миски тебя интересуют другие кошки?

Ого! Это просто подло! Я на секунду задумался, что бы сказал об этом пухолог. Возможно, он пришел бы к заключению, что Одетта еще слишком сильно обижена на кого-то из людей, а вовсе не на меня – Уинстона, ее самого верного друга и преданного поклонника. Поэтому я решил не обижаться и не принимать ее слова на свой счет.

– Ладно, ты права, я действительно часто думаю о еде. Но есть кое-что, о чем я думаю гораздо чаще. И это… – тут я специально выдержал короткую паузу для большего эффекта, – …однозначно ты, Одетта! Ты для меня самое важное. И если я чувствую, что тебе нехорошо, то и мне плохо!

Одетта задумалась. Не прилетят ли мне сейчас еще какие-нибудь обидные слова?

– Это очень мило с твоей стороны, Уинстон, – сказала она в конце концов. – Мне жаль, что я так на тебя напустилась, но у меня свой опыт общения с двуногими, и он не весь положительный. Когда вы болтаете при мне о том, как все такие из себя чудесные люди наполняют ваши миски вкуснейшими штуками, то я… меня… меня это просто бесит!

Мяу! И вау! И еще раз ВАУ! А ведь Спайк не ошибся в своих подозрениях! И почему я вечно его недооцениваю? Может быть, потому, что этот толстячок выглядит слишком уж простоватым?

– А какой у тебя был опыт? – я решил не отставать с расспросами.

– Поверь мне, Уинстон, вряд ли ты захочешь об этом знать!

– А вот и захочу! – настаивал я, потому что так оно и было.

Разве сможет Одетта когда-нибудь по-настоящему мне доверять, если я не буду знать о ней таких важных вещей?

Одетта вздохнула:

– Ну хорошо, я все тебе расскажу. Но не здесь, не на улице. Эта история довольно долгая, а я замерзла. Как ты смотришь на то, чтобы пойти на тот пятачок у прачечной?

Я на секунду задумался. Мне, конечно, тоже холодно – но если возле окон прачечной уже торчат Чупс со Спайком, вряд ли гордая Одетта станет при них изливать мне душу. Нет уж, чтобы у нас была возможность поговорить по кошачьим душам, нужно идти в какое-нибудь другое место.

– У меня есть идея получше, – поразмыслив, предложил я. – А давай пойдем в квартиру Вернера? Там очень тепло и уютно, и мы сможем найти уголок, где нам никто не помешает.

Одетта замешкалась. Пару раз она уже бывала у нас в квартире, и, по-моему, моя человеческая семья ей нравилась – во всяком случае, и Анна, и бабушка уже не раз кормили ее по-царски. Немного посидеть на моем любимом диване – какие тут могут быть минусы?

– Ну пойдем, Одетта! Мои люди не кусаются – ты ведь знаешь!

– Уговорил, я поднимусь с тобой в квартиру.

Вскоре мы уютно устроились на моем любимом диване, где никто не мог нарушить наш покой: Вернер снова уехал в университет, Анна ушла в магазин за покупками, а бабушка с ребятами отправились в ближайший копировальный салон, чтобы размножить объявление. Так как в подъездной и квартирной дверях появились небольшие кошачьи дверцы, заходить и выходить я теперь мог без помощи людей, когда мне вздумается.

В окно гостиной заглянуло зимнее солнце, его лучи окутали лежащую прямо передо мной Одетту золотистым светом. Она выглядела просто восхитительно, и я почувствовал, как мое сердце забилось быстрее.

Я представил, как мы с Одеттой дни напролет резвимся на цветочном лугу, а вечерами засыпаем в одной корзинке, тесно прижавшись друг к другу. Или как мы вместе ловим форель в прозрачном ручейке и…

– Уинстон? – Одетта легко подтолкнула меня лапкой. – Ты, случайно, не заснул?

– Э, что? Я? Нет, я тут всего лишь… задумался о том, как я… э-э… как мы…

Ах ты кошачий лоток! Ну что за лепет! Мямлю прямо как Вернер пару дней назад. С таким тюфяком Одетта вряд ли захочет резвиться на цветочном лугу! Я попытался собраться:

– Я всего лишь задумался о том, что плохого могли причинить тебе люди.

Фух, кажется, удалось выкрутиться!

Одетта тяжело вздохнула:

– Видишь ли, я не всегда была бродячей кошкой, как сейчас и в ту пору, когда ты со мной познакомился. Раньше у меня была любящая хозяйка, я жила в прекрасном доме с уютным диваном и миской, полной вкусной еды. У меня даже есть настоящая родословная – ведь меня взяли котенком у известного заводчика.

МЯААУУУ! Так я и знал: Одетта настоящая благородная дама! С самой первой встречи я понял, что это не просто дворовая кошка, что в ней скрыто нечто большее. У меня, Уинстона Черчилля, на такое чутье!

– Я была не единственной любимицей в доме. Кроме меня, там жила еще одна кошка, моя подруга Рози. Какое же прекрасное было время! Мы стали единственной радостью в жизни нашей хозяйки – пожилой женщины, и она холила и лелеяла нас…