Руководство для домработниц - Лусиа Берлин

– Что от меня требуется? У вас есть какие-то конкретные пожелания?

– Нет, в сущности, я ничего не могу вам посоветовать… Он… это совершенно уникальная проблема. Я просто подумала, что должна вам все это сообщить. За его успеваемостью будет следить инспектор, под надзор которого он отправлен после УДО[32].

На следующий день был Хэллоуин, и начальная школа пришла в костюмах. Я задержалась поглазеть на ведьм, на сотни чертенят, трепетавших на утренней молитве. До девятого класса добралась уже после звонка на урок. “О Сердце, зачавшее без порока, молись за нас”, – произнесли девятиклассники. Пока сестра Лурдес проводила перекличку, я стояла в коридоре. Потом вошла в класс. Ученики встали. “Доброе утро”. Сели, скрипя стульями.

И вдруг в классе воцарилась тишина.

– Эль Тим[33]! – прошептал кто-то.

Он стоял в дверях, и были видны только два силуэта – его и сестры Лурдес, очерченные светом из слухового окна в коридоре. Одет во все черное, рубашка расстегнута до пояса, низко сидящие брюки облегают поджарые бедра. На тяжелой цепочке посверкивал золотой крест. С полуулыбкой он смотрел на сестру Лурдес сверху вниз, и его ресницы отбрасывали рваные тени на впалые щеки. Черные прямые патлы. Проворным, каким-то птичьим движением длинных тонких пальцев откинул волосы со лба.

Я увидела, как по классу разлилось благоговение. Смотрела на девочек, юных хорошеньких девочек, которые в туалете перешептывались не о свиданиях или любви, а о замужестве и абортах. Пожирая его глазами, они напружинились, разрумянились, оживились.

Сестра Лурдес вошла в класс. “Сядь сюда, Тим”, – указала на место прямо перед моим столом. Он прошел по классу, ссутулив свои широкие плечи, вытянув шею вперед, шарк-шарк, шарк-шарк – походочкой пачуко. “Гля, ребя, монахиня с прибабахом!” – ухмыльнулся, глядя на меня. Класс засмеялся.

– Молчать! – сказала сестра Лурдес. – Это миссис Лоуренс. Вот твой учебник испанского.

Он, казалось, ее вообще не слышал. Ее четки нервно зацокали.

– Застегни рубашку, – сказала она. – Застегни рубашку!

Он поднес обе руки к груди, уставился на пуговицу, одной рукой начал, оттянув, теребить ее, другой – ощупывать петлю. Монахиня оттолкнула его руки и взялась за дело сама, застегнула рубашку на все пуговицы.

– Даже не знаю, как я раньше без вас управлялся, сестра, – лениво протянул он. Она повернулась, вышла.

По вторникам мы писали диктанты.

– Достаньте карандаши и бумагу. – Ученики машинально повиновались. – И ты тоже, Тим.

– Бумагу, – тихо велел он. К его столу наперегонки потянулись руки.

– Llegу el hijo[34], – диктовала я.

Тим встал, побрел к задней парте. Сказал: “Карандаш сломался” – голос у него был низкий и хриплый; так хрипит в горле, когда человек вот-вот расплачется. И принялся медленно затачивать карандаш, проворачивая точилку так, что звук походил на барабанное соло.

– No tenнan fй[35].

Тим остановился, чтобы взъерошить волосы одной девочке.

– Вернись на место, – сказала я.

– Полегче, – пробурчал он. Класс засмеялся.

Он сдал чистый лист бумаги, подписанный наверху “ЭЛЬ ТИМ”.

* * *

Отныне Эль Тим стал центром вселенной. В учебе он быстро нагнал одноклассников. Письменные упражнения и контрольные всегда выполнял блестяще. Но одноклассники подражали только его угрюмой надменности на уроках, его безмолвной, ненаказуемой “отрицаловке”. Чтение вслух, спряжение глаголов на школьной доске, дебаты на заданную тему – вообще все, что делалось почти в охотку, теперь выполнялось с грехом пополам. Мальчики валяли дурака, стеснялись отвечать правильно; девочки замыкались в себе, робея перед Тимом.

Я сделала упор на письменные задания: каждый выполняет их самостоятельно, а я проверяю, переходя от парты к парте. Часто задавала изложения и сочинения, хотя программа девятого класса этого не предполагала. Это было единственное, что нравилось Тиму: он работал сосредоточенно, стирал написанное, переписывал с черновика на чистовик, листал испанский словарь, лежавший перед ним на парте. Сочинения писал с фантазией, без единой грамматической ошибки и исключительно на темы, не касающиеся его лично: про какую-нибудь улицу или дерево. Я комментировала и хвалила – письменно, на полях. Иногда зачитывала на уроках его работы вслух, надеясь, что они произведут впечатление и поощрят других. Но слишком поздно поняла, что похвалы Тиму лишь сбивали учеников с толку, а сам Тим все равно побеждал, презрительно шипя: Pues, la tengo… “Я подобрал к ней ключик…”

Эмитерио Перес повторял за Тимом каждое слово. Эмитерио отставал в развитии, и его держали в девятом классе, пока он не выйдет из школьного возраста. Ему поручалось раздавать бумагу, открывать окна. Я задавала ему то же самое, что и остальным. Тихо посмеиваясь, он исписывал страницу за страницей аморфными, но аккуратными каракулями, а я ставила оценки и возвращала ему листы. Иногда ставила “четыре”, и он дико радовался. Теперь же даже Эмитерио бросил заниматься. Para quй, hombre?[36] – нашептывал ему Тим. Эмитерио растерянно переводил взгляд с Тима на меня и обратно. Иногда пускал слезу.

Я беспомощно наблюдала, как в девятом классе вызревает хаос – хаос, с которым не могла сладить даже сестра Лурдес. Теперь, когда она входила, ее встречала не тишина, а непорядок: кто-то громко чесал щеку, кто-то постукивал ластиком, шелестел страницами. Класс выжидал. И всякий раз раздавался басовитый и неспешный голос Тима: “Как-то тут холодновато, сестра, вам не кажется?” “Сестра, у меня что-то с глазом, идите посмотрите”. Пока монахиня – каждый раз, каждый день – машинально застегивала на Тиме рубашку, мы сидели не шелохнувшись. “Все хорошо?” – спрашивала она меня и уходила.

Как-то в понедельник я подняла глаза и увидела, что ко мне приближается маленький мальчик. Глянула на него, а потом, улыбнувшись, – на Тима.

– С каждым разом они становятся все меньше, вы заметили? – произнес он тихо, так, чтобы слышала только я. И улыбнулся мне. Я улыбнулась в ответ, обезоруженная радостью. И тут – резкий скрип: Тим отодвинул свой стул и пошел к задним партам. На полдороге задержался перед Долорес – тощей, некрасивой, застенчивой. Лениво стал щупать ее груди. Она вскрикнула, расплакалась, выскочила в коридор.