Придон - Юрий Никитин

– На собаке!.. На мне заживало, как на… да, как набоге! Какие бы раны я ни получал, оставалось дотерпеть до середины ночи. Вполночь все раны затягивались, я спал до утра как бревно.

Вяземайт усадил его за стол, пощупал браслет на левой рукегероя. Старая медь оставалась такой же холодной, хотя рука Придона горячая,будто только что вытащили из кипятка. Выпуклые завитушки отозвались тем жепривычным легким звоном.

– Тогда это не наши отвары, – сказал он. – Ненаши отвары тебя лечили…

Придон рыкнул озлобленно:

– А что же?

– Не знаю. Но мы тут с волхвами как-то спорили…

Он запнулся. Придон спросил подозрительно:

– О чем?

– Да все о том же, – ответил Вяземайт. Он отвелглаза в сторону, голос стал тише. – Твоя природа вызывает разговоры…Вообще у костров любят поговорить о необычном. О чем еще говорить, еслиподумать? А ты после той первой поездки в Куявию вернулся другим. С тобойпроизошло нечто… да нечто такое, что преображает человека. Да, ты сталнастолько другим, что твои дела и поступки многим стали непонятными, отчегослухи и вымыслы понеслись по Степи, как табун в сто тысяч голов. Говорили, чтоты и сам можешь преобразить человека до неузнаваемости!.. Дурость вроде бы, мывсе тебя знаем с детства, никто тебя не менял и не подменял, но я сам былсвидетелем, как один, наслушавшись твоих песен, стал…

В шатер зашел Стригун, оруженосец Аснерда, поставил на столширокий поднос с жареным мясом и желтым кругом свежего овечьего сыра. Вяземайтмолча достал нож, быстро и умело распластал мясо на тонкие ровные ломти.Стригун ушел, бросив на Придона восторженный и почтительный взгляд. Вяземайтвзял ломоть сыра, положил в рот, глаза прикрылись, смаковал.

Придон терпеливо ждал продолжения, но волхв вместе с сыромкак язык проглотил, а глаза не отрывались от ломтей мяса.

– Кем он стал? – спросил Придон. – Кем?

– Он, – проговорил Вяземайт с усилием, – сталдругим человеком. Да ты ешь, ешь! А то совсем слабый.

– Как он стал другим?

– Его перестали узнавать, – ответил Вяземайт с ещебольшим усилием, и Придон понял, что набитый рот ни при чем, волхв всегда естменьше воробья. – А это не во власти человека вообще, будь он тцаром,героем или даже магом. Это доступно только богу. Да и то….

Придон спросил раздраженно, но даже себе не признался бы,что стало страшно:

– Что?

– Даже богам это не всегда, – ответилВяземайт. – И не каждому… Слушай, Придон, а как ты полагаешь, слухи насчетбольшой войны с Куявией только слухи?

Придон огрызнулся:

– У меня своя война. Внутри меня. Чуется мне, все тамистребят друг друга… А последняя кишка сама повесится. На ребрах.

Вяземайт сказал сочувствующе:

– Придон, ты страдаешь. Но я мог бы тебе помочь.

Губы Придона раздвинулись в грустной усмешке:

– Можешь? Так почему не сделал до сих пор?

Вяземайт медленно и в задумчивости резал мясо на тончайшиеломтики, но жевать перестал, глаза смотрели сквозь столешницу.

– Это было не просто, Придон. Я давно разослал гонцовво все страны… Сегодня прибыл последний, привез смолу из гнезда птицы Феникс.Мне только ее недоставало, чтобы изготовить целебный… если можно так назвать,напиток. Нет-нет, это не в моей власти добыть тебе любимую женщину! Но теперь вмоей власти заставить ее забыть.

Придон ответил горячо, не задумываясь:

– Сделай это. Сделай! Мне как будто ведро горящих… инесгорающих углей высыпали в грудь. Я уже криком кричу от этой муки. Сделайсейчас же!

Вяземайт сказал сочувствующе:

– Сейчас не могу… этим травам нужна полночь, чтобызвезды… Словом, к утру подготовлю все. Если не передумаешь.

Придон выкрикнул:

– Я? Который ничего, кроме боли, не получил?

– Приходи утром, – сказал Вяземайт коротко. –Клянусь, после глотка этого напитка ты навсегда забудешь Итанию.

Сердце стучало часто, истончившиеся ребра жалко задевалидруг о друга в неплотном мешке из кожи. Жадное нетерпение жгло внутренности, онне знал, куда себя деть, Вяземайт пошел готовить травы, но солнце едва-едваперевалило на западную сторону. День жаркий, несмотря на апрель, дождаться быночи, и тогда могучая рука волхва снимет это проклятие, это наваждение, этумуку, из-за которой он беззвучно кричит все время, из-за которой тают кости,как уже стаяло мясо, растаяли жилы, а кожа истончилась, как паутина.

Он оседлал коня, отъехал в низину и рухнул в траву. От землишли пряные ароматы, воздух влажный, в нем запах подземных вод. Здесь дождатьсяночи, а утром спасение, свобода, освобождение…

Бездумно лежал в траве, незрячие глаза рассматривали небо.Там в синеве облака, но все равно это ее лицо, ее глаза, слышен даже ее смех,ее чарующий голос, веселый и беспечный, а потом вдруг – плач, крик,мольба… Так почудилось ли ему, или она в самом деле закричала ему: вернись,возьми мое сердце?.. Нет, почудилось, не могла такое сказать, она –куявская принцесса.

Послышался конский топот, пахнуло потом, рядом загарцевалонечто коричневое. На грудь и руки полетели комья сырой земли, он ощутил пряныйи чистый запах корней травы.

– Придон, – раздался сверху нетерпеливыйголос. – Придон, очнись! Тебя хочет видеть Скилл.

– Да? – спросил Придон вяло.

Он собрался с силами, мутное пятно кое-как собралось в трехконных всадников. Двое соскочили, Придон ощутил их крепкие горячие руки. Егоподняли, он дал себя отвести к своему коню и усадить в седло. Повод его коняухватил третий, так и понеслись лихим галопом: двое мчались по бокам Придона,готовые подхватить его в любой момент, если вздумает свалиться.

Вечернее солнце било им в спину, и оттого особенно страшно игрозно заблистали навстречу дома Арсы, стольного града Артании. Особенносверкал под золотыми лучами великолепный дворец тцаров, из белого камня,окруженный деревьями, а вокруг него, на почтительном отдалении, дворцызнатнейших семей Артании, глав племен и родов.

Широко распахнутые ворота привычно налетели, как порывветра, и кони, не сбавляя скачки, прогрохотали копытами по уложенной камнямиземле: вокруг дворца тцаров широкая площадь, по мраморным ступеням навстречусбежали проворные слуги.

И, обгоняя всех, выметнулась легкая, почти прозрачнаяфигурка, слетела по ступеням, не касаясь ногами, черная коса с голубой лентойвытянулась стрелой.

– Блестка, – выдохнул Придон обреченно. – Нузачем…

Он едва успел слезть, сам, без посторонней помощи, как онабросилась на шею, но не подпрыгнула и не повисла, как делала раньше, Придонощутил болезненный укол, все знают о его слабости, все жалеют, как уродца.