От глупости и смерти - Харлан Эллисон

Беверли-Хиллс. Она думала о Нунсио, который там, в номере наверху, принимает очередной душ, и все больше заводилась. Сама-то она мылась три раза в день, но у Нунсио такой привычки не было. Он знал, что ее бесит его запах – иногда от него несло мокрой шерстью, она ему так и сказала. Теперь он только и делал, что мылся, хотя терпеть этого не мог. В его жизни хватало грязи, но это постоянное мытье было куда непристойнее. А вот для Мэгги оно, напротив, было необходимостью. Ей нужно было постоянно очищать себя от грязного налета окружающего мира, чтобы оставаться чистой, белой и гладкой – манекеном, а не живым человеком из плоти и волос. Хромированным инструментом, который никогда не ржавеет.

Когда все эти мужчины, все эти Нунсио, трогали ее, они оставляли на ее белоснежном теле пятна ржавчины и сажи, куски липкой паутины. Ей необходимо было мыться, и часто.

Мэгги прошла между столами и автоматами. У нее было восемьсот шестнадцать долларов: восемь банкнот по сто долларов и шестнадцать долларовых бумажек. В разменной кассе ей обменяли эти бумажки на шестнадцать долларовых монет. «Вождь» ждал ее. Это был ее автомат, ее любимый мальчик. Она играла на нем, чтобы позлить сицилийца – он вечно нудил, чтобы она играла на тех автоматах, куда бросают десятицентовики и четвертаки, но она назло всегда шла прямиком к «Вождю» и просаживала пятьдесят, а то и сотню долларов за раз.

Мэгги встала перед автоматом, опустила в щель первый серебряный доллар, дернула рычаг. Нунсио, чертова свинья. Еще доллар, рычаг вниз; сколько это будет продолжаться? Барабаны крутились, трещали, звенели. Кругзакругом раззазаром дзыньдзыньдзынь, а голубоглазая Мэгги все наполнялась и наполнялась ненавистью, думая обо всех прошедших днях и ночах рядом с этой свиньей, и всех днях и ночах со свиньей впереди, и о том, что вот бы заполучить все деньги в этом зале, в этом казино, в этом отеле, в этом городе, прямо сейчас, сию минуту, этого бы хватило, чтобы кругзакругом дзыньдзыньдзынь, и она станет свободной, свободной, и никто больше не будет трогать ее. И вдруг – доллар за долларом всё закрутилось, водоворот вишенок, слив и апельсинов, а потом внезапно БОЛЬ, резкая БОЛЬ в груди, в сердце, в самом центре, как будто туда воткнули иглу, нет – скальпель, и теперь там горел огонь чистой, чистейшей БОЛИ! У нашей Мэгги, красотки Мэгги Денежные Глаза, которая так хотела заполучить все деньги в этом автомате, которая родилась среди нищеты и ревматической лихорадки и прошла нелегкий путь до мытья три раза в день и Очень Дорогого Специалиста в Беверли Хиллс, внезапно случился приступ – инфаркт, и она, как подкошенная, рухнула на пол казино. Мгновенная смерть. Всего лишь секунду назад она держала ручку автомата, собрав всю свою волю, всю ненависть к каждой свинье, с которой ей приходилось кувыркаться, и желая каждой своей клеточкой, каждой хромосомой только одного: высосать из «Вождя» весь его серебряный костный мозг – и вот, лишь секунду спустя (всё произошло так быстро, что это могла быть еще та, первая секунда) ее сердце разорвалось и убило ее. Мэгги лежала на полу, ее тело все еще касалось «Вождя».

На полу.

Мертвая.

Мгновенная смерть.

Лгунья. Вся ее жизнь была ложью.

Мертвая на полу.

[Момент вне времени * во вселенной из сахарной ваты кружатся и мерцают огоньки * они кружатся и несутся вниз по воронке, похожей на бараний рог * рог изобилия, гладкий, кольчатый и скользкий, как брюхо червя * бесконечные ночи, наполненные звоном погребальных колоколов из черного дерева * из тумана * из невесомости * внезапное абсолютное, на клеточном уровне, знание * воспоминания задом наперед * судорожно бормочущая тьма* беззвучный совиный полет безумия, заточенного в пещере призм * нескончаемый песок в горловине песочных часов * волны вечности * расщепляющиеся края вселенной* поднимающаяся изнутри пена * запах ржавчины * горящие жесткие зеленые уголки * память, судорожно бормочущая ослепшая память * семь низвергнувшихся пустот небытия * желтизна * кончики игл, застывшие в янтаре, тянущиеся и удлиняющиеся, как горячий воск * озноб * вонь на остановках * это остановка перед адом или раем * это чистилище * в ловушке, осужденная на одиночество, в разъеденном туманом затерянном мире * беззвучный крик, беззвучный звон, беззвучное кружение кружение кружение * кружение * кружение * кружение * кружение * кружеееееениееееее]

Мэгги хотела заполучить все деньги в автомате и умерла, всей душой желая проникнуть в него. Теперь она смотрела на мир из недр автомата, застряв между адом и раем в своем собственном чистилище, в хорошо смазанной анодированной ловушке, в темнице своего последнего отчаянного желания, в которую она так стремилась, внутри последнего застывшего мгновения между жизнью и смертью. Мэгги очутилась в автомате, от нее осталась только душа – навеки заточенная внутри бездушной машины. Забвение. Ловушка.

– Вы не возражаете, если я позову механика? – еще издалека спросил менеджер зала игровых автоматов. Ему было под шестьдесят; голос ласковый, но в глазах ни света, ни доброты. Он остановил коренастого распорядителя, который направился было к Костнеру, и пошел сам. – Вы же понимаете, нам нужно убедиться, что с автоматом всё в порядке. Может, там кто-то что-то подкрутил, или он сам сломался – ну, вы знаете.

В левой руке у него был кликер вроде тех, с которыми бегают дети на Хэллоуин. Он щелкнул им несколько раз подряд, как взбесившийся сверчок, и между игровыми столами началась беготня. Костнер едва сознавал, что творится вокруг. Вместо того чтобы полностью окунуться в происходящее, ощутить выброс адреналина в кровь, как положено игроку, ухватившему удачу за хвост, он онемел и принимал участие в общей суматохе не больше, чем стакан в пьянке.

Все цвета и звуки покинули его.

Подошел усталый седой механик в серой, как его годами не видящая солнца кожа, куртке. Открыл кожаный футляр с инструментами и с видом человека, покорившегося судьбе, занялся автоматом. Развернул стальной корпус, открыл ключом дверцу в задней стенке, и на мгновение взору Костнера открылись внутренности «Вождя»: пружины, шестеренки, крепления и механизм, управляющий барабанами. Механик посмотрел, покивал, закрыл и запер дверцу, снова развернул автомат лицом, осмотрел барабаны.

– Все в порядке, никакой начинки, – вынес он вердикт и удалился.

Костнер уставился на менеджера.

– Бывает, что люди засовывают в щель кусочек пластика или проволоку, чтобы автомат сработал, как им нужно. Мы называем это «начинкой». Конечно, никто про вас такого не думает, но мы просто обязаны удостовериться, вы же понимаете. Две тысячи – это большой выигрыш, да