От глупости и смерти - Харлан Эллисон

class="p1">– Это самое меньшее, что я могу сделать, чтобы отблагодарить вас за щедрость.

– Острить пытаетесь?

– Простите. Что вам от меня нужно?

– Мне нужно, чтобы вы выспались. Проспали часов десять.

– Пока вы будете разбирать «Вождя» на винтики?

– Именно.

– Если я хочу продолжать выигрывать, это будет глупейшим поступком. Может, вы туда всунете какую-нибудь хреновину, чтобы я не выиграл, даже если потрачу все эти тридцать восемь тысяч до последнего доллара.

– Наше казино лицензировано штатом Невада, мистер Костнер.

– А я вырос в приличной семье, и посмотрите на меня – я бродяга с тридцати восемью тысячами в кармане.

– С автоматом ничего не случится, мистер Костнер.

– Тогда зачем убирать его на десять часов?

– Чтобы как следует проверить его в мастерской. Если там что-то не в порядке – что-то незаметное на первый взгляд, вроде усталости какой-нибудь детали или стершаяся шестеренка – мы хотим это знать, чтобы избежать подобных неисправностей у других автоматов. Кроме того, за десять часов слухи о вашем выигрыше разнесутся по всему городу; лишняя публика нам не помешает. Некоторые из этих зевак останутся играть у нас, и это несколько компенсирует банк, который вы сорвали на одном автомате.

– Вы предлагаете поверить вам на слово.

– Этот отель будет работать, и когда вы его покинете, Костнер.

– Если я буду продолжать выигрывать? Не уверен.

Улыбка Хартсхорна посуровела.

– Да, верно подмечено.

– Так что это так себе аргумент.

– Других у меня нет. Если вы хотите вернуться к автомату, я не имею права вас удерживать.

– Что, и мафия со мной разбираться не будет?

– Простите?!

– Я сказал: «Что, и мафия»…

– У вас очень странная манера выражаться. Я понятия не имею, о чем вы.

– О, уверен в этом.

– Вам нужно меньше читать таблоиды. У нас абсолютно легальный бизнес. Я просто прошу вас об услуге.

– Ну хорошо, мистер Хартсхорн. В конце концов, я три дня не спал. Десять часов сна поставят меня на ноги.

– Я попрошу секретаря найти вам комнату на верхнем этаже, там не шумно. Спасибо вам, мистер Костнер.

– Да ладно, забудьте.

– Боюсь, это невозможно.

– Ну что ж, сегодня произошло много невозможного.

Костнер направился к двери. Хартсхорн закурил сигарету.

– Да, кстати, мистер Костнер…

Костнер обернулся.

– Да?

У него помутнело в глазах, а в ушах зазвенело. Хартсхорн колебался где-то вдалеке, как марево на горизонте в прерии; как воспоминания, от которых Костнер бежал через всю страну; как жалобные мольбы, раздражающие каждую клеточку его мозга – голос Мэгги. Она все еще говорила с ним… говорила…

«Они попытаются разлучить нас».

Все, о чем он мог думать – это десять часов обещанного сна. Внезапно сон стал первостепенной необходимостью – важнее денег, забвения, чего угодно. Хартсхорн всё говорил, но Костнер его не слышал, только видел упругое движение его губ, как будто кто-то выключил звук. Он потряс головой, пытаясь прогнать этот морок, но безуспешно: теперь его окружали с полдюжины Хартсхорнов, которые то сливались друг с другом, то снова разделялись, и всё, что он слышал, был голос Мэгги.

«Здесь так тепло, а я совсем одна. Если ты придешь, я буду любить тебя. Прошу тебя, поторопись, иди ко мне».

– Мистер Костнер?

Голос Хартсхорна пробился через окутывающий Костнера войлок усталости. Он снова попытался сосредоточиться. Его изможденные карие глаза, наконец, сфокусировались на Хартсхорне.

– Вы слышали историю про этот автомат? – спросил тот. – Пару месяцев назад с ним произошло нечто необычное.

– Что?

– На нем играла девушка и прямо там умерла – сердечный приступ. Потянула за рычаг и тут же рухнула на пол.

Костнер замер, положив руку на ручку двери. С минуту он молчал. Ему ужасно хотелось спросить Хартсхорна, какого цвета были глаза у той девушки, но он боялся, что владелец отеля ответит: голубые.

– Похоже, что этот автомат приносит вам одни несчастья, – наконец сказал он. Хартсхорн загадочно улыбнулся.

– И сколько еще может принести.

Желваки Костнера напряглись.

– Вы намекаете на то, что я тоже могу умереть? Ужасное несчастье, правда?

Улыбка Хартсхорна превратилась в иероглиф, печать, навечно застывшую на губах.

– Приятных снов, мистер Костнер.

Во сне Мэгги снова пришла к нему – узкобедрая, с загорелой золотистой кожей, с голубыми глазами, глубокими, как всё прошлое мира, подернутыми мерцающей лиловой паутинкой. Ее упругое тело… именно такое тело и было у Женщины с начала времен. Мэгги пришла к нему.

– Здравствуй! Я пришла издалека.

– Кто ты? – изумленно спросил Костнер. Он стоял на холодной земле в какой-то долине или на горном плато? Вокруг них завывал ветер или вокруг него одного? Она была прекрасна, и он видел ее так четко, или ее окружал туман? Ее голос был звучным и глубоким или, наоборот, мягким и нежным, как распустившийся ночью цветок жасмина?

– Я Мэгги. Я люблю тебя. Я ждала тебя.

– У тебя голубые глаза.

– Да. – (С любовью в голосе.)

– Ты так красива.

– Спасибо. – (С кокетливым смешком.)

– Но почему я? Почему всё это случилось со мной? Не ты ли та девушка с больным сердцем, которая…?

– Я Мэгги. Я выбрала тебя, потому что нужна тебе. Тебе уже давно был кто-то нужен.

И тут на Костнера нахлынуло прошлое, и он осознал, что совсем одинок и что так было всегда. У него были добрые, любящие родители, которые понятия не имели, кто он, кем хочет быть и в чем его дар. Он сбежал из дома подростком и с тех пор всегда был один. Дни, месяцы, годы в одиночестве. У него было много знакомых женщин, деливших с ним еду, постель, поверхностные интересы, но никого, к кому бы он прикипел всей душой. Потом появилась Сюзи; с ней его жизнь наполнилась светом, а в воздухе разлился аромат весны, до прихода которой всегда оставался ровно один день. Впервые в жизни он по-настоящему смеялся, зная, что наконец-то всё будет хорошо. Он полностью отдался ей, разделил с ней свои мечты, свои тайные помыслы. И она приняла его таким, какой он есть. Наконец у него был дом, было место в чьем-то сердце. Нежности, которые он раньше высмеивал, теперь казались ему истинным чудом. Они долго прожили вместе. Он содержал и Сюзи, и ее сына от первого брака. О бывшем муже она никогда не говорила, а потом, в один прекрасный день, он вернулся. Сюзи всегда знала, что он вернется. Мерзкий, злобный, порочный тип, чьей женщиной она всегда оставалась. Костнер понял, что его просто использовали, как подручное средство, как ходячую чековую книжку, пока ее кошмарный бродяга не вернется домой. Сюзи забрала у него всё, выжала его, как лимон, а потом попросила уйти – и он ушел безропотно, без скандала,