От глупости и смерти - Харлан Эллисон

у нее была чистокровной индианкой чероки, а отец – каким-то бродягой, мать работала в забегаловке для дальнобойщиков, и он заглянул туда, чтобы съесть стейк с гарниром. Мать еще не отошла от какой-то неприятной истории – неизвестно что там случилось, но кончилось всё не очень – и ей хотелось секса. Секс тоже вышел с гарниром. Гарнир, по имени Маргарет Энни Джесси, появился на свет девять месяцев спустя. У девочки были черные волосы и светлая кожа, и ждала ее бедность. Двадцать три года спустя Маргарет Энни Джесси, взращенная на рекламе «Клерол» и «Берлиц», превратилась в создание, одержимое идеальным имиджем и погоней за успехом, а ее имя сократилось до Мэгги.

У Мэгги были длинные точеные, как у жеребенка, ножки, чуть широковатые бедра – вызывающие у мужчин желание как следует за них подержаться, – плоский мускулистый живот и тончайшая талия – с такой талией хорошо смотрится любой стиль, от облегающих сверху платьев с широкой юбкой до обтягивающих брючек. Грудь у нее отсутствовала – соски были, а самой груди не было, как у дорогой шлюхи (по меткому наблюдению О’Хара). Но вкладки для лифчика она никогда не использовала. Да и кому важны буфера, детка, когда там столько всего куда более ценного: гладкая шея, как у статуи Микеланджело, и лицо, о, такое прекрасное лицо. Гордо вздернутый, пожалуй, немного чересчур воинственный подбородок (ну, если б тебе пришлось отбиваться от стольких охотников облапать, у тебя б такой же был, дорогуша); маленький ротик, капризная нижняя губка, которую так приятно прикусывать, казалось, она наполнена нектаром, который только и ждет случая, чтобы извергнуться наружу; нос с раздувающимися ноздрями, выгодно оттеняющий лицо (какими словами можно было бы описать такой нос? «Орлиный», «аристократический», «классический», что-то вроде этого); скулы, выпуклые и четкие, как первая полоска земли, увиденная моряком после десяти лет в открытом море – эти скулы отбрасывали мрачные тени на юные прекрасные черты; великолепное лицо, одним словом. Глаза древних королей, глаза чероки смотрят на тебя будто из замочной скважины, в которую ты подгладываешь, развратные, манящие глаза, обещающие позволить всё.

Роскошные белокурые кудри, старомодно подстриженные под пажа, как нравилось мужчинам, блестящими волнами спадали ей на плечи; никаких новомодных причесок, причудливых завивок или вытянутых щипцами прядей, похожих на спагетти, именно такие волосы, какие требуются мужчине, чтобы запустить в них руки и притянуть к себе это прекрасное лицо. Мэгги была женщиной, с которой легко управляться – роскошной заводной куклой, податливой и соблазнительной.

Ей было двадцать три, и она твердо решила выбраться из нищеты, которую ее мать всю жизнь называла «очищением», пока не погибла в пожаре от загоревшегося на сковородке жира в обшарпанном трейлере посреди Аризоны. Что ж, по крайней мере, больше не будет клянчить деньги у своей малышки Мэгги, разносившей напитки топлесс в одном из заведений Лос-Анджелеса. (Наверняка где-то в глубине души Мэгги – если хорошенько поискать – таилось и сожаление о бедной мамочке, которая попала в специальный рай для всех безвинных жертв загоревшегося жира).

Мэгги. Причуда генетики с раскосыми, как у мамочки-чероки, и голубыми, как у похотливого папочки-поляка, глазами.

Голубоглазая крашеная блондинка Мэгги с шикарными ногами и лицом стоит всего пятьдесят баксов за ночь (стоны экстаза включаются). Невинные ирландские голубые глаза, невинного вида французские ножки – Мэгги просто сама невинность. Польская кровь, индейская, ирландская. Ей хватает, чтобы платить за дешевую комнатенку, покупать продукты на восемьдесят баксов в месяц, бензин для «мустанга», посещать специалиста в Беверли-Хиллс по поводу одышки после ночи траха в разных позах: с подмахом, сверху, снизу и прочими женскими штучками. Страсть и секс на продажу, а потом на тебе – одышка. Мэгги, Мэгги, Мэгги, красотка Мэгги Денежные Глаза, родившаяся в Тусоне среди трейлеров и ревматической лихорадки и наделенная жаждой жизни, что заставляет цепляться за любую возможность когтями и зубами, не размениваясь на мелочи. Если для хорошей жизни нужно лечь на спину и реветь, как пантера в пустыне – ничего не поделаешь, всё лучше, чем быть нищей, грязной, чесоточной униженной неудачницей с нечесаными волосами и в затасканном нижнем белье. Ничего нет хуже этого!

Мэгги. Шлюха, проститутка, гулящая девка. Если у тебя есть деньжата, то будет тебе Мэгги-Мэгги. Заплати, что причитается, и она начнет двигаться в нужном ритме, издавая нужные звуки.

У Мэгги был постоянный клиент. Нунсио, сицилиец. Он носил при себе бумажник из крокодиловой кожи с отделением для кредитных карточек. Нунсио был компанейский мужик, транжира, игрок, и вот однажды они с Мэгги отправились в Вегас. Беспроигрышный вариант: ее голубые глаза и его бумажник с отделением для кредиток. Глаза, однако, важнее.

Барабаны за стеклом завертелись, и Костнер понял, что ему ничего не светит. Две тысячи джекпота. Барабаны крутились, позвякивая. Если выпадет три колокольчика или два колокольчика и значок джекпота, он выиграет 18 баксов; если три сливы или две сливы и значок джекпота – 14; три апельсина или два апельсина и значок джек… Десять, пять… два доллара, если крайней слева будет картинка с тремя вишенками. Что-то не так… я тону… что-то…

Звон…

Кружение барабанов…

И тут произошло нечто, о чем не пишут в инструкциях для менеджеров казино. Барабаны щелкнули и остановились одним за другим – клац-клац-клац. На Костера смотрели три одинаковых картинки: три голубых глаза, которые выглядели, как самый настоящий ДЖЕКПОТ! На поднос автомата со звоном высыпались двадцать серебряных долларов, на панели выигрышей над зарешеченным окошечком кассира загорелся оранжевый свет, зазвучал гонг. Менеджер зала игровых автоматов кивнул распорядителю, и тот, поджав губы, направился к потасканному типу, который так и стоял перед автоматом с рукой на рычаге. Символический выигрыш – двадцать серебряных долларов – лежал нетронутым на подносе. Оставшуюся тысячу девятьсот восемьдесят долларов нужно будет получить у кассира. Костнер тупо стоял перед автоматом, а три голубых глаза глядели на него. Он посмотрел в эти глаза, и на мгновение им овладело наваждение – ему показалось, что барабаны автомата остановились и яростно зазвенел гонг. Все отвлеклись от игры и обернулись, чтобы посмотреть на него, даже бизнесмены из Детройта и Кливленда, столпившиеся у столов с рулеткой, на секунду оторвали свои водянистые глаза от прыгающего металлического шарика. Впрочем, им было не видно, сколько он выиграл, и они быстро вернулись к своей рулетке и сигарам. Игроки в блэкджек тоже повернулись на своих стульях и заулыбались: по темпераменту эта игра была ближе к игровым автоматам, чем рулетка, только автоматы все-таки больше развлечение для дамочек, а в блэкджек играют настоящие мужики, которые сами охотятся за своим ускользающим выигрышем. Даже пожилой крупье, который уже не справлялся с быстрым ритмом игровых столов и был переведен