От глупости и смерти - Харлан Эллисон

class="p1">Применили стукачей. Применили фараонов. Применили положительную стимуляцию. Применили дактилоскопию. Применили бертильонаж. Применили хитрость. Применили обман. Применили подлость. Применили Рауля Митгонга, но он не очень-то помог. Применили прикладную физику.

Применили методы криминалистики.

И что вы думаете? Нашли!

В конце концов он звался Эверетт С. Марм – не Бог весть кто, просто человек, начисто лишенный чувства времени.

– Покайся, Арлекин! – сказал Тиктакщик.

– Иди к черту, – презрительно ухмыльнулся Арлекин.

– Вы опоздали в общей сложности на шестьдесят три года, пять месяцев, три недели, два дня, двенадцать часов, сорок одну минуту, пятьдесят девять секунд, ноль целых, запятая, три шесть один один один микросекунды. Вы исчерпали все, что могли, и даже больше. Я отключу вас.

– Пугай других. Лучше умереть, чем жить в бессловесном мире с пугалом вроде тебя.

– Это моя работа.

– Ты слишком рьяно за нее взялся. Ты – тиран. Кто дал тебе право гонять людей туда-сюда и убивать их за опоздание?

– Вы неисправимы. Вы не вписываетесь.

– Развяжи меня, и я впишусь кулаком тебе в морду.

– Вы – нонкомформист.

– Раньше это не считалось преступлением.

– Теперь считается. Живите в реальном мире.

– Я ненавижу его. Это кошмарный мир.

– Не все так думают. Большинство любит порядок.

– Я не люблю, и почти все мои знакомые – тоже.

– Вы ошибаетесь. Знаете, как мы вас поймали?

– Мне безразлично.

– Девушка по прозвищу Красотка Элис сообщила нам, где вы.

– Врешь.

– Нет. Вы раздражали ее. Она хотела быть как все. Принадлежать к системе. Я отключу вас.

– Так отключай и нечего со мной спорить.

– Я не отключу вас.

– Идиот!

– Покайся, Арлекин! – сказал Тиктакщик.

– Иди к черту.

Так что его отправили в Ковентри. А в Ковентри обработали. Так же, как Уинстона Смита в «1984» – книге, о которой никто из них не слыхал, но методы эти очень стары, их и применили к Эверетту С. Марму; и однажды, довольно долгое время спустя, Арлекин появился на экранах, озорной, с ямочками на щеках, ясноглазый, совсем не с тем выражением, какое должно быть после промывания мозгов, и сказал, что ошибался, что очень, очень хорошо быть, как все, успевать вовремя, хей-хо, привет-пока, и все смотрели, как он говорит это с общественных экранов размером в целый городской квартал, и рассуждали про себя, да, видишь, значит, он и впрямь был псих, такова жизнь, надо подчиняться, потому что против рожна или, в данном случае, против Тиктакщика не попрешь. И Эверетта С. Марма уничтожили, и это большая жалость, памятуя о том, что сказал раньше Торо, но нельзя приготовить омлет, не разбив яиц, и в каждую революцию гибнет кто-то непричастный, но так надо, потому что такова жизнь, и если удастся изменить хоть самую малость, значит, жертвы были не напрасны. Или, чтобы уж совсем понятно:

– Э-э… извините, сэр, не знаю, как и э-э… сказать, но вы опоздали на три минуты. График немного э-э… нарушился. – Чиновник боязливо улыбнулся.

– Чушь! – проворковал из-за маски Тиктакщик. – Проверьте часы.

И мягкой кошачьей походкой проследовал в свой кабинет.

Красотка Мэгги Денежные Глаза

У Костнера была дама и еще восьмерка, которую он пока не открыл; крупье открыл четверку, и Костнер решил больше карт не брать. Он приподнялся; крупье перевернул еще карту – шестерка. Крупье смахивал на персонажа из фильма с Джорджем Рафтом года так тридцать пятого: ледяные серые глаза, ухоженные руки с длинными, как у нейрохирурга, пальцами, прямые гладко зачесанные назад черные волосы, открывающие высокий бледный лоб. Он сдавал карты, не поднимая глаз. Тройка, еще тройка, черт, пятерка – всё: очко сложилось, и последние тридцать долларов Костнера – шесть пятидолларовых фишек – прошелестели по сукну и перешли к крупье. Вот и всё. Проигрался в хлам. Остался без гроша в Лас-Вегасе, штат Невада – крупнейшей игровой площадке Запада. Костнер соскользнул со своего удобного кресла и повернулся к столу спиной. Там снова началась игра, как будто ничего не случилось, как будто волны сомкнулись над утопленником: вот он тут – а вот его уже нет, и никто ничего не заметил. Никто не заметил, как одинокий игрок потерял последнюю надежду на спасение. Теперь перед Костнером стоял выбор: добраться на перекладных до Лос-Анджелеса и попытаться хоть как-то начать новую жизнь… или вышибить себе мозги.

Варианты, прямо скажем, так себе.

Костнер поглубже засунул руки в карманы своих грязных поношенных штанов и пошел вдоль ряда звенящих и дребезжащих игровых автоматов к выходу.

Внезапно он что-то нащупал в кармане и остановился. Справа от него, не замечая ничего вокруг, играла на двух автоматах сразу матрона лет пятидесяти, на каблуках, в ярких лиловых капри и блузке «Шип-эн-Шор». Она азартно бросала монетки и по очереди дергала рычаги автоматов. Запас четвертаков в ее бумажном стаканчике казался неисчерпаемым. В этой женщине было нечто сюрреалистическое: лицо лишено всякого выражения, глаза смотрят в одну точку, только руки, как у робота, двигаются. Лишь когда звук гонга возвестил чей-то выигрыш, она подняла взгляд. И тут Костнер понял, насколько преступен, аморален и страшен Вегас и весь этот легальный игорный бизнес, расставляющий свои ловушки с аппетитными приманками перед наивными людьми: лицо женщины, посеревшее от ненависти, зависти и желания, будто застыло во времени просто потому, что другой одурманенный выиграл небольшой джекпот, который еще глубже затянет его в омут, соблазняя удачей и везением. Да, выигрыш – это самая яркая приманка в полном отчаявшихся рыбешек море.

То, что Костнер нащупал у себя в кармане, оказалось серебряным долларом. Он вынул его, оглядел.

Изображение орла почему-то ужасно его позабавило.

От полного безденежья его отделяло каких-то полшага, но еще оставалось то, что крупные игроки называют «преимуществом»: одна последняя нераскрытая карта. Один серебряный доллар, новенький, блестящий, извлеченный из кармана, оказавшемся не столь глубоким, как омут, в который собирался с головой нырнуть Костнер.

«А, к черту всё», – подумал он и повернулся к автоматам.

Он думал, что долларовых автоматов уже не осталось, – не было смысла их держать после того, как Монетный двор США объявил о нехватке металлических денег. И все же среди одноруких бандитов для десятицентовиков и четвертаков затесался один долларовый, с джекпотом в две тысячи долларов. Костнер заулыбался, как дурак. Помирать, так с музыкой. Он бросил свой доллар в щель и ухватился за тяжелую, хорошо смазанную ручку из литого алюминия и штампованной стали. На конце у нее был большой пластиковый шарик, сделанный так, чтобы удобнее было тянуть – хоть весь день дергай, не устанешь.

Костнер не стал обращаться к вселенной с молитвами и просто потянул ручку.

Она родилась в Тусоне. Мать