Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

смерть йока, а смерть любимого человека. Змей смог полюбить?! В таком случае, кто убил Пернатого? Вопрос мелькнул в уме Медведя и пропал в суете чужого, так некстати проснувшегося разума. Намма досадливо крякнул, тряхнув кучерявой головой. В любом случае он привык действовать, а не размышлять подолгу над каждым не относящимся к моменту вопросом.

Бурый переборол себя и сделал решительный шаг вперед, хотя впору было отскочить прочь и бежать сломя голову. Змея подняла на диво красивое лицо в зеленоватой влаге слез и уставилась на Медведя страшными красными буркалами, которые сочились такой дикой и неуемной злобой, что нелюдю стало не по себе. Переход в состояния Черного Дракона медленно, но неумолимо приближался. Девчонка на удивление хорошо и долго могла себя контролировать, с долей восхищения подметил Медведь прежде, чем на него обрушилась черная гудящая туча. На деле туман оказался взвесью мелкой горячей пыли, напором своим сдиравшей кожу и мясо с кости. Боль была неимоверная, но Бурый сделал еще один шаг и положил ладонь на черен меча. Тонкая гладкая и горячая рука выскользнула из под пальцев нелюдя, и туман схлынул, недовольным гулом вторя воинственному шипению Змеи.

— Изззыди, призззренный.

Голос был нечеловеческим и… Медведь приоткрыл опаленные веки.

— Уймись, — с родительской суровостью прикрикнул он. Змея разъяренно зарычала и кинулась на слишком наглого йока. Медведь выдернул меч из половиц, поймав чудовищной силы удар на крестовину, и опустился на колено, чтобы не упасть. Секунду он был на расстоянии вытянутого мизинца от сочащихся смертельным ядом клыков, но все же сумел отбросить демона назад. Змея, подобно кошке, мягко приземлилась на все четыре конечности, и, ловко спружинив, атаковала вновь. Намма успел уйти в сторону, правда, опять угодил в черный туман и ожегся. Острые когти с металлическим скрежетом скользнули по клинку, выбивая белые искры.

— Я сказал, хватит! — во всю мощь своих легких прогремел Медведь, с силой всаживая меч в половицу между собою и необузданным противником. Чудовище замерло на миг, прислушиваясь.

— Его не вернешь, — более спокойным тоном добавил намма, с облегчением понимая, что кризис миновал.

— Не вернешь, — вторила ему Змея, склонив голову набок, и вдруг наваждение спало, марево рассеялось. Девчонка, отощавшая, нагая и дрожащая свернулась калачиком в кучке серого пепла — всего, что осталось от ее возлюбленного, — и тихо скулила, всхлипывая. Медведь покачал головою. Он был способен на жалость.

— Эй, маленькая, — Бурый присел рядом, беря девушку за плечо и поворачивая к себе. — Ну-ка, скажи мне, что тут случилось? Кто убил Сокола?

Губки, пухлые искусанные в кровь, задрожали мелкой дрожью, большие безумные глаза увлажнились.

— Я, — хрипло выдавила Змея. — Из-за меня… Это я виновата.

Медведь недовольно поморщился, уразумев наконец, что девка невменяема, и тряхнул ее посильнее.

— Я спрашиваю, кто убил Сокола?

Но та продолжала бессвязно лепетать, изредка всхлипывая:

— Он говорил мне, не ходи, хуже будет… Зачем я его не слушала? Мой милый Соколик!.. Проклятый Лис!

— Лис? Это был Лис?

— Его глаза. Черные и злые, как у демона… О, Творец всемогущий, за что мне это?!

— Это не мог быть Предатель, — уставшим голосом произнес Выпь, переступая порог, — любой из караульных учуял бы его приближение.

— Вот и я о том же думаю, — кивнул головою намма. — Но и она не могла этого сделать, даже если знала как. Влюбленный Змей — это вам не шутка.

— Любовь может быть и показной.

— Но подобный срыв сыграть невозможно, — вновь покачал головою Медведь. Он был способен на жалость, но в разумных пределах. — Ее придется казнить, она создает слишком много проблем, — обратился он к Выпи, тот равнодушно пожал плечами и отдал приказ щенкам, чтобы вязали приговоренную.

— Казнить! — девчонка выпучила на говоривших и без того огромные глазища. — За что? Я его не убивала! Это не я! Пустите, мерзавцы!

Силы Змее было не занимать даже после такого потрясения: она стряхнула с себя взрослых парней, как яблоня созревшие по осени плоды, и вдруг заплаканное лицо исказилось гримасой боли, она рухнула на колени, хватаясь за голову, и заорала так, что у Медведя заложило уши.

— Да что ж это такое! — в сердцах ругнулся намма и приложил ее по затылку кулаком… несильно, лишь бы умолкла.

* * *

Еж некоторое время стоял на взгорке, покуда Медведь не скрылся из виду, после чего повернулся и зашагал вдоль овражка туда, откуда доносились слышимые лишь его вострому слуху сдавленные стоны. Небольшая проплешина между сосен и кленов серебрилась тонкой змейкой ручья, у самой кромки которого, уткнувшись лицом в землю, дабы заглушить крик, согнулся Лис. Еж, стоя у края поляны, некоторое время с нескрываемым удовольствием наблюдал за мучениями своего злейшего врага, покуда не понял, что нелюдь уже давно знает о его присутствии, но попросту не может встать и поприветствовать гостя в своей обычной язвительной манере, скрученный приступом невероятной для него боли. Тогда Иголка сделал несколько уверенных быстрых шагов и со всей силы засадил острым носком сапога прямо под ребро Предателя. Тот кувыркнулся через плечо и с плеском угодил в ручей, да так и замер, раскинув руки и прикрыв страшные — Еж помнил их — глаза. Выглядел Лис не лучшим образом: вода омывала исцарапанные щеки, стирая спекшуюся кровь, что продолжала сочится из носа и глубокой раны на лбу, искусанные губы покрылись коростой, волосы, подхваченные водою, черным нимбом расплылись вокруг бледного и распухшего, как у утопленника лица. Еж с опаской наклонился над Лисом, проверяя, жив ли тот еще. Зря он это сделал! Лис мертвой хваткой вцепился в лодыжку опешившего Иголки и просипел:

— И ты здравствуй, Ежик.

Тот дернулся, высвобождая ногу, и отступил на шаг, вынимая свой длинный и широкий охотничий нож. Предатель с трудом сел и поднял на гостя налитые кровью, слезящиеся глаза. Этот взгляд! Даже в таком ужасном положение в нем не было ни капли страха. Одна насмешка. Голая, ничем неприкрытая издевка старого рыжего ублюдка, уверенного в своей силе и превосходстве. Иголка не на шутку разъярился. Он схватил Лиса за шиворот и выволок его из ручья, приставив к горлу острое лезвие. На белой коже проступила кровь и, впрочем, тут же свернулась.

— Я тебя убью, сволочь! — прорычал он, брызжа слюною в лицо, что не выражало ничего, кроме презрения. — Неужели ты совсем не боишься меня?

И он всадил клинок в плечо Предателя. Лис болезненно поморщился, и, напрягшись, хорошим пинком скинул с себя не слишком опасного, но все же противника.

— Ты мне не страшен. Мне грозили и те, кто сильнее тебя… и