Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

имел и нигде не работал, а проповедью сыт не будешь. Вот Он и высказался об этом очень осторожно, в притче. И если все это знать, в таком случае понятным становится также и то, почему Он не использовал в этой притче более подходящий для такой цели и понятный для всех объект – «громадного слона» (существует мнение, что на Востоке ходила именно такая пословица – про «игольное ушко» и «слона»), а заменил его на «горбатого верблюда».

Дело в том, что по-гречески слово «верблюд» – это камело́с. Когда обычный слушатель слышит об «игольном ушке», ему на ум всегда приходят близкие ассоциации (часто зрительные), связанные с «иголкой», «ниткой», «наперстком» и т. д. Подобные ассоциации возникают у нас непроизвольно и в естественном порядке, как некий «фон». А в греческом слове «верблюд» очень ясно прослушивается известное греческое слово «канат» – кало́с, разделенное по центру вставным запретительным отрицанием «не» или «нет» – греческое мэ. Рассказчик может намеренно зафиксировать это в своей речи, произнося слово камэлос как бы с небольшой задержкой, по складам. То есть фактически, если преобразовать этот «верблюдо-канат» в русскую кальку, – то слово «верблюд» прозвучит как «ка-не-нат», что автоматически перестраивается умом слушателя в более привычное «канат не…». Надо иметь некоторое воображение и обладать определенным чувством юмора, чтобы легко понять «на слух» этот скрытый намек Христа: «Как морской швартовый канат не пройдет сквозь ушко иглы, так и богатый не войдет в Царство Небесное».

В этом и состоит притча, и понять ее можно только исходя из греческих слов Христа. Даже само то, что речь идет о каком-то невероятном «верблюде» (почти аналог удивительному «уху» из биографии Конфуция), является прямым указанием слушателю на то, что «верблюд» – это намеренный абсурд, и что смысл следует искать «за» этим «верблюдом». Напомним читателю, что мы сейчас говорим не о тексте «мандейского» Евангелия от Иоанна, и не о «греческом» Евангелии от Луки, а о са́мом что ни на есть «еврейском» Евангелии от Матфея.

Приведем еще одно доказательство греческой проповеди Христа. Иисус на Кресте «вскричал громким голосом»: «Эли́, Эли́, лама́ савахвани́!». Эли – это звательный падеж от существительного Эль. В свою очередь Эль – это арамейское «Бог» (то же самое, что еврейское «Элохим», т. е. Иисус обращается к «Отцу»). В том, что Иисус знал арамейский, сомнений нет – Он был мандеем и свой язык безусловно знал, о чем свидетельствуют отдельные арамейские слова, которые Он произносит в евангельском тексте (напр., еффафа́ – «откройся», или талифа́ кум – «девочка встань»). Итак: «Элохим, Элохим, зачем Ты меня оставил?» – таков перевод этих арамейских слов. Причем, очень вероятно, что это не какие-то слова еврейского Псалма, а собственный «крик души» умирающего Мессии. Недалеко от Него стояли иудеи и смотрели на это «представление». И как же они отреагировали на эту арамейскую фразу, которую Иисус буквально «прокричал им (но не Конфуцию) в уши»? Удивительно, но из евангельского текста получается, что евреи ее просто не поняли. Почему? Вариант ответа может быть только один: потому что не знали арамейского языка. «Илию зовет» – говорили они между собой. Почему они так предположили? Потому что семитские имена «Эль» и «Элия» (Илия) похожи по звучанию, а больше они ничего в этой арамейской фразе понять не смогли. И о каком же арамейском языке проповеди Иисуса можно вести речь?

Но может быть и прокуратор Пилат специально изучал арамейский язык для того, чтобы вести беседы с иудеями? Для специалистов подобное предположение покажется абсурдом. Но в таком случае, на каком языке Пилат разговаривал наедине с Иисусом? Может быть, переводчика пригласил? По евангельскому тексту иудеи требуют у Пилата казни Иисуса – на каком языке? Ведь их прекрасно понимает Пилат и даже спорит с ними, что хорошо видно из текста. Римские легионеры издеваются над Иисусом и кто-то говорит Ему: «Приветствую, Царь Иудейский!». На каком языке? Вариант только один – на греческом. И пусть богословы попытаются доказать обратное.

И много еще чего такого очень интересного можно сказать и о языке проповеди Христа, и о «переводах». Если человек хоть немного состоялся в своем духе, он должен читать Евангелия на греческом языке, не доверяя никаким «богословам» и их «переводчикам». Все это – слово в слово – относится и к богословам «китайским» и к их трактовкам высказываний Конфуция.

Но продолжим наши рассуждения об истории термина «дух» в христианском богословии. Судя по всему, первоначально евангельская проповедь была принята и распространилась в среде коптов, – в первую очередь в египетской Александрии, где существовала самая большая и влиятельная иудейская диаспора. Общеразговорным языком в Александрии был греческий. Вспомним, что именно для Александрийской еврейской диаспоры была создана Септуагинта. И, кстати, монашество, как общехристианский факт, родилось именно в Египте, но в отличие от «нашего» монашества, первоначальные отшельники были, как правило, людьми в возрасте, которые остались без жен. Итак, евангельское греческое существительное среднего рода – пне́вма («дух») когда-то попало на египетскую землю.

В коптском языке (а это – последняя стадия развития языка древнеегипетского) отсутствует грамматический средний род, как об этом уже было сказано. Причем, исторически сложился такой порядок вещей, что все существительные среднего рода, заимствованные коптами из греческого языка, становились именами мужского рода в языке коптском. Заимствовались только самые важные слова, и именно к таким принадлежало слово пне́вма. Судя по всему, подлинного семитского влияния в коптской среде не было (а если и было, то только опосредованно, через язык греческий). И только этим обстоятельством можно объяснить тот важный факт, что греческое евангельское слово пне́вма («дух») при переходе в коптский язык в виде того же самого заимствованного пневма приобрело род мужской. То есть изначальная семитская «женщина» ру́ах (ру́ха) на египетской земле изменила свой «гендерный пол» и стала «мужчиной» пневма. Но вернемся на время к языку греческому.

О том, что «еврейская» ру́ах превратилась в греческом языке, причем совершенно «противоестественно», в нейтральное оно среднего рода, знал создатель Евангелия от Матфея, т. к. он был грамотным евреем (по крайней мере, владел арамейским языком). Но переделать грамматику греческого языка он, естественно, не мог. В греческом тексте Евангелия от Матфея мы читаем, что на Иисуса, при Его крещении, нисходит Дух Святой. У мандеев такое «окунание» (крещение) производилось отдельно для каждого человека, т. е. в воду заходили по одному, а не «толпой». И Христос тоже в воде в это время был один, и затем, как сказано в Евангелии, Он «поднялся из воды». Следует отметить, что Иоанн Креститель (букв. «окунатель») – это один из почитаемых мандейских (а не иудейских!) святых, – так сказано