Две королевы - Джон Гай

Утверждалось, что оба «письма из Глазго» написаны Марией, когда она навещала больного Дарнли. Первое письмо представляет собой жалобу женщины, которая укоряет своего корреспондента за невнимание. Он обещал присылать ей новости, но забыл об этом. Он оставил ее, чтобы отправиться в поездку, и женщина обвиняет его в том, что он намеренно затягивает возвращение. В понедельник она «привезет парня» в Крейгмиллар, «где он будет в среду». «И я поеду в Эдинбург, чтобы мне пустили кровь, если я не буду возражать». Кем бы ни был этот человек, он «самый очаровательный из всех, и я вспоминаю все, что он умеет, чтобы заставить себя поверить, что он меня любит». Женщина страдает от боли в боку. «Сегодня мне было плохо. Если Парис[75] привезет мне то, за чем я посылала, это мне поможет». Заканчивает она просьбой сообщить новости. «Молю Вас, пришлите мне вести обо всем и о том, что мне делать, если Вы не вернетесь… Поскольку если Вы не проявите мудрости, я точно знаю, что весь груз ляжет на мои плечи». Письмо отправлено «из Глазго утром в субботу». Одним из главных недостатков «писем из ларца» является то, что лишь одно это письмо имеет дату. Кроме того, ни в одном из писем не названо имя адресата, и все они обрываются внезапно, без всяких указаний на то, кто мог их написать.

«Короткое письмо из Глазго» могло быть в высшей степени разоблачительным, если его прочесть определенным образом. Слова «из Глазго утром в субботу» означают, что если письмо подлинное, то написали его 25 января 1567 г., в единственную «субботу», когда Мария была в Глазго, навещая Дарнли. Именно это должен был предполагать читатель. От нас также требуется догадаться, что «парень» — это Дарнли. Но даже сегодня слово «парень» используется в Шотландии для обозначения ребенка мужского пола, и подозрение, что речь идет о принце Джеймсе, усиливается его описанием. Невозможно так называть угрюмого, обезображенного сифилисом Дарнли: «самый очаровательный из всех, и я вспоминаю все, что он умеет, чтобы заставить себя поверить, что он меня любит». С другой стороны, любящая мать вполне могла говорить такое о своем подрастающем ребенке. Но если «парнем» был принц Джеймс, а автором письма его мать, то письмо не могло быть написано в Глазго. Ребенок там никогда не был; он оставался с Марией в замке Стирлинг, пока она не вернулась в Эдинбург после крестин, а затем жил со своей кормилицей в Холирудском дворце, где Мария оставила его, когда поехала в Глазго навестить Дарнли. Потом мальчика поручили заботам графа и графини Мар.

Кроме того, автор письма возвращается в Эдинбург, чтобы «ей пустили кровь». Но в письме не сказано «пустить кровь». Согласно медицинским воззрениям той эпохи здоровье человека зависело от баланса четырех основных «гуморов», или телесных жидкостей: крови, флегмы, желтой желчи и черной желчи. Кровопускание было стандартным медицинским средством, точно таким же, как ревень от «холеры» или лакрица от расстройства пищеварения. Нам известно, что лекари Марии практиковали кровопускание, когда считали, что это необходимо для ее здоровья.

Автор письма отправила за чем-то Париса. Совершенно очевидно, что «Парис» — это паж Николя Юбер по прозвищу Французский Парис. Именно этого человека Мария видела вечером накануне убийства Дарнли — даже при свете факелов он выглядел необычно грязным. Но автор письма страдала от боли в боку, и логично было бы предположить, что Париса послали за лекарством. Парис был слугой Марии. Раньше он двадцать лет состоял на службе у Босуэлла, но счета Марии свидетельствуют, что он сменил хозяина и поступил к ней в услужение приблизительно за год до описываемых событий. Это может вызвать подозрения, поскольку Босуэлл явно платил Парису, о чем свидетельствует его роль в организации взрыва в Кирк-о-Филд. В таком случае Парис мог быть связующим звеном между Марией и Босуэллом. Мог ли он служить им курьером, пока Мария была в Глазго?

Лорды конфедерации всегда настаивали, что Парис был доверенным лицом, помогавшим Марии и Босуэллу поддерживать тайную связь. Они утверждали, что он доставлял письма, курсируя между Глазго и Эдинбургом, но это крайне неправдоподобно. К субботе, 25 января 1567 г., Босуэлл уже покинул Эдинбург. Днем раньше он направился в Лиддесдейл, сопроводив Марию до Каллендер-хауса на первом этапе ее поездки в Глазго. Дата отъезда Босуэлла неоспорима. Сам Морей в «дневнике», или календаре, описывающем все передвижения Марии и Босуэлла в период с 21 по 30 января, признается, что Босуэлл покинул Эдинбург вечером 24-го. У Морея даже хватило наглости передать свой дневник Сесилу, несмотря на несоответствие этого документа с первым письмом из ларца.

Передвижения Босуэлла можно проверить. Они подтверждаются рукописным докладом, который четыре дня спустя отправил Сесилу лорд Скроуп, английский чиновник из Карлайла, расположенного к западу от границы. В своем докладе Скроуп подробно описывает поездку Босуэлла. Причина заключается в том, что Босуэлл участвовал в еще одном серьезном конфликте. Он выехал из Эдинбурга в сопровождении восьмидесяти человек с целью «перевоспитания» воров и других преступников на границе и в первый день добрался до самого Джедборо. Оттуда он продолжил путь до Лиддесдейла, где его люди поймали десяток разбойников, одним из которых был Мартин Элвуд, главарь приграничной банды, орудовавшей вместе с Эллиотами из Лиддесдейла. Элвуд сумел передать сообщения своим подельникам, и они попытались его освободить. Один из людей Босуэлла погиб, пятеро были захвачены. Босуэлл преследовал напавших на него разбойников, «пока его слуги и лошади не утомились, и он не мог найти им замену и был вынужден снова вернуться в Джедборо». Если верить логике «короткого письма из Глазго», то Босуэлл должен был держать данное Марии слово и писать о приготовлениях к убийству Дарнли, несмотря на то что его мысли были заняты стычкой с Элвудом. Еще более странным выглядит утверждение, что Мария упрекала его, что он «затягивает» возвращение из Лиддесдейла, тогда как он еще туда не добрался. Если в субботу, 25 января, Мария страдала от отсутствия Босуэлла, то должна была ждать его возвращения раньше субботы. Однако он покинул Эдинбург только в пятницу вечером, а до Лиддесдейла было семьдесят миль.

Тем не менее некоторые аспекты первого письма не вызывают сомнений. У автора болел бок, что требовало лекарства, и у нее был маленький сын, «самый очаровательный из всех». Вполне возможно — и даже более чем вероятно, — что перед нами черновик или копия настоящего письма Марии, предназначенного другому адресату и написанного в другое время и при других обстоятельствах. В таком случае лордам конфедерации было достаточно добавить одну фразу: «из Глазго, утром в субботу». Одним росчерком пера ничем не примечательное письмо превращалось в улику. Упоминание о Крейгмилларе легко объяснить — это было любимое место отдыха Марии, куда она регулярно приезжала на срок от нескольких дней до нескольких недель.

Второе письмо более длинное и, как утверждалось, отправленое из Глазго в то время, когда Мария пыталась убедить Дарнли вернуться вместе с ней в Крейгмиллар. Кроме того, оно самое длинное из восьми «писем из ларца». Выбранное лордами из-за якобы явных аллюзий с заговором, оно также наполнено страстью и желанием воссоединиться с любимым. Начинается оно на печальной ноте: «Легко представить мое состояние после того, как я покинула место, где осталось мое сердце…» Автор, женщина, попрощалась со своим любимым и продолжила путь в Глазго, где ее встретил посланец от графа Леннокса, лэрд Ласса, с сорока людьми, ни один из которых не был жителем города. Прибыв на место, она узнает, что Дарнли уже наводил о ней справки. Когда она навещает его, прикованного к постели, то удивляется, насколько хорошо он информирован обо всем, что происходило в Холируде. После первой встречи она отправляется ужинать.