Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

Весь день она жила только надеждой того, что ночью онауввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, чтоона увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был,какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в еевоображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массув углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представиласебе какое-то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влеклаее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на серединенебольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другойчеловек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие-то человека (это былидоктор и камердинер).

Камердинер приподнялся и прошептал что-то. Тимохин, страдаяот боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явлениедевушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные словакамердинера; «Чего вам, зачем?» — только заставили скорее Наташу подойти итому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было этотело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший грибсвечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеялекнязя Андрея, такого, каким она его всегда видела.

Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица,блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежнаядетская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый,невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князеАндрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала наколени.

Он улыбнулся и протянул ей руку.

Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как оночнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находилсяпочти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок,которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны былиунести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, идоктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел всознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрейбыл оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобыего вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу,заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда егоуложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения.Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелкимподробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению инеудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своемуэто заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князьАндрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большимистраданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везлиприсоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком,раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинеркнязя, его кучер и два денщика.

Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазамиглядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что-то понять и припомнить.

— Не хочу больше. Тимохин тут? — спросил он. Тимохин подползк нему по лавке.

— Я здесь, ваше сиятельство.

— Как рана?

— Моя-то-с? Ничего. Вот вы-то? — Князь Андрей опятьзадумался, как будто припоминая что-то.

— Нельзя ли достать книгу? — сказал он.

— Какую книгу?

— Евангелие! У меня нет.

Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том,что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросыдоктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и оченьбольно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщасьот тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, сталирассматривать это страшное место. Доктор чем-то очень остался недоволен, что-тоиначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли вовремя поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил отом, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.

— И что это вам стоит! — говорил он. — У меня ее нет, —достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, — говорил он жалким голосом.

Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.

— Ах, бессовестные, право, — говорил доктор камердинеру,лившему ему воду на руки. — Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо нарану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.

— Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, — говорилкамердинер.

В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было,и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась вМытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другойраз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, чтос ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте,когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые,сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперьопять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье ичто это счастье имело что-то такое общее с Евангелием. Потому-то он попросилЕвангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиваньеопять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершеннойтишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто-токричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая мухабилась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом истоявшей подле него.