Нюрнбергский дневник - Густав Марк Гилберт

— Ну, должен признаться, это был тот случай, когда правовые принципы были отданы на откуп озверелой толпе, тут сомневаться не приходится.

— Значит, теперь все выглядит так: от организованных бесчинств толпы к созданию гетто, от гетто к созданию концентрационных лагерей… А затем и к «окончательному решению еврейского вопроса» — к газовым камерам. Вполне пристойная на вид цепочка событий получается, если принять во внимание изначальные и вполне безобидные расовые предрассудки в качестве исходной точки.

Зейсс-Инкварт, пожав плечами, кивнул, будто я пытаюсь поведать уже давным-давно знакомую ему историю. Я спросил бывшего наместника в Голландии, как он воспринимал отправку евреев в Освенцим.

— Должен сказать, что в то время меня занимали другие проблемы, и их было столько, что я просто не имел возможности думать еще о чем-то, к тому же еврейский вопрос был выведен из сферы моей компетенции. Как антисемит, я рассматривал эту отправку как логически оправданную акцию Германии — необходимо было удалить враждебно настроенных чужаков из зоны ведения боевых действий. Но, повторяю, я был слишком поглощен решением других вопросов, чтобы задумываться еще и над этим.

— Хотите сказать, что как только евреев отделили от той группы, от немецкого народа, неотъемлемой частью которого вы считали себя, ваш интерес к этой теме угас?

Зейсс-Инкварт понимал психологическую подоплеку этого вопроса и на минуту задумался. Потом, снова пожав плечами, ответил:

— Мне кажется, да, именно так!

13 июня. Крушение мифа о Гитлере

Утреннее заседание.

В перерыве, когда многие из представителей защиты заявили, что им требуется больше времени на сбор доказательств, Геринг вставлял реплики типа: «Прекрасно! Так и надо! Народ заметит, что это не процесс, а бессмысленный политический фарс! Пусть, пусть у нас будет еще меньше времени — так и надо!» Свою тираду Геринг повторил несколько раз.

— Обычный дешевый маневр нацистского фюрера, стремящегося уйти от ответственности за зверства, геноцид и войну, — заметил я.

— Зверства! Вечно вы суетесь со своими зверствами и жестокостями! Только и знаете, что повторять одно и то же. Что вы вообще смыслите в политике? Это политический процесс победителей над побежденными, и веем в Германии это ясно!

— Хладнокровным убийствам миллионов человек оправдания быть не может. Я просто представить себе не могу, что немецкий народ желал смерти этим миллионам и что он будет благодарен клике нацистских фюреров за то, что по их милости оказался вовлечен в истребительную войну!

— Чушь это все! Нет такого, кто одобрял бы геноцид. Вы просто пытаетесь вплести в политику и эти вопросы!

— Вы что же, отрицаете, что Гитлер отдавал приказы на геноцид, если он сам об этом заявляет в своем завещании?

— Это не доказательство! Я считаю, что он, в конце концов, все же взял на себя вину за все. Гиммлеру каким-то образом удалось втянуть его во все это, и то, что он покончил жизнь самоубийством, как раз и говорит в пользу того, что он взвалил на свои плечи всю эту ответственность.

Подобная аргументация была настолько смехотворна, что чувствовалось, что и самому Герингу высказывать подобные вещи было стыдновато. Не вызывало сомнений, что все уже загодя было обсуждено с Риббентропом — в конце концов, кто еще, кроме них, вступится за доброе имя фюрера.

— Вот видите, — торжествовал Риббентроп. — Я вам совсем недавно говорил то же самое! Я тоже так считаю.

— Да, да, понимаю. Любопытно, что вы решили дуэтом распространять эту легенду о Гитлере. Уж не хотите ли сказать, что ваш фюрер, несмотря на свою неограниченную власть, которой удостоился в вашем «фюрерском государстве» и которая, в конце концов, стала главным аргументом вашей защиты, так вот, неужели ваш фюрер и понятия не имел о таких мелочах, как, например, уничтожение части населения?

— Ну, знать-то знал — но не в таких масштабах, — вполголоса отозвался Геринг, заметив укоризненные взгляды остальных обвиняемых.

Обеденный перерыв. В перерыве спор продолжился. Гвидо Шмидт, бывший министр иностранных дел Австрии, один из свидетелей Зейсс-Инкварта, заявил во время допроса адвокатом Папена, что Шушниг предложил послать к Гитлеру не дипломата, а психиатра для переговоров по вопросу об Австрии.

Уцепившись за это, Геринг вновь попытался запугать Папена накануне его защитительной речи. Перед самым уходом на обед Геринг негодующе возопил: «Да как вы могли позволить, чтобы кто-то в такой форме высказывался о Гитлере?! Он же был главой нашего государства!»

— Предводителем нацистов! — возмутился в ответ Папен. — Главой государства, погубившим шесть миллионов человек!

— Такого нельзя утверждать. Разве сам Гитлер отдавал такие приказы? — мрачно осведомился Геринг.

— А кто еще, кроме него, мог санкционировать геноцид? — вопросом на вопрос ответил Папен. В его голосе звучали гневные нотки. — Может быть, вы сами?

Слегка ошарашенный Геринг пробормотал в ответ:

— Нет, нет, я — нет. Не я, а — Гиммлер!

Было видно, что бывший рейхсмаршал заметно смущен — все обвиняемые, уходя из зала, даже не удостоили его взглядом.

За обедом Папен жаловался на наглость, с какой этот толстяк предписывал ему, что говорить, а что нет. И все исключительно ради того, чтобы замазать вину нацистов.

Шпеер, Фриче и Ширах уже не сомневались, что отныне даже боязливый и не тяготевший к категоричности Папен перестал быть мишенью для улещиваний и запугиваний Геринга. Ширах заметил, что толстяк понемногу уходит от дискуссий на скамье подсудимых. Фриче весьма иронично заметил:

— Нет, конечно, Гитлер приказа на геноцид не отдавал. Это за него делал какой-нибудь безымянный фельдфебель.

В смежном отсеке Кейтель с Франком стали обсуждать тему того, как Гитлер попрал вековые традиции вермахта.

— Простите, Зейсс-Инкварт, мои слова, — начал Франк, — но Гитлер сам был австрийцем, и все основанные на чести прусские традиции были чужды ему.

— Кто может в этом усомниться! — горячо воскликнул Кейтель. — Он обвел нас всех вокруг пальца. Для него было само собой разумеющимся, что верховному главнокомандующему все должны доверять, что он никого и никогда не обманет! Тем, что он разыграл против нас карту Гиммлера и СС, допустив, что они вопреки всем своим заверениям отхватили себе куда больше полномочий, чем следовало, он вызвал раскол в вермахте. Теперь мне стало наконец понятно, для чего ему это понадобилось. СС были необходимы ему для претворения в жизнь своих преступных и бесчестных планов, за которые мы теперь в ответе.