Арабская кровь - Таня Валько

– Садись. – Марыся указывает матери на маленький детский стульчик, а сама тем временем строит с детьми домики из бревнышек.

После небольшой паузы дочь начинает рассказывать. Никогда в жизни никому не говорила об этом и понимает, что настало время сбросить это ужасное бремя. Перед ее глазами предстает густой зеленый буш.

– Школьная экскурсия в форт Аль-мина. Я так о ней хлопотала, так хотела поехать, а позже на многие годы это оказалось самой большой трагедией моей жизни. После этого выезда я уже никому не могла доверять. Боялась людей, а при виде парней или мужчин впадала в панику… – Она приглушает голос. – Мы ехали на большом пикапе по красивой африканской провинции. В группе было три парня – водитель Кофи, Мохамед, сын эритрейского жениха Малики, еще один неизвестный мне лицеист – и две девушки-ганки, о которых в школе все были наилучшего мнения.

Через полчаса тряски по типичной африканской дороге, которая вся была в выбоинах и ямах, мы свернули с нее и помчались как бешеные через густые заросли. Заехали в безлюдное место, достаточно темное, окруженное высокими деревьями и задымленное газами от аппаратуры, стоящей посреди площадки под крышей из волнистой жести. Я догадалась, что приехали за пивом. Пары алкоголя витали в воздухе, а мужчины, которые с нами поздоровались, выглядели сильно выпившими. Сделка произошла быстро. Парни дали стопку долларов в мелких купюрах, взамен получили ящик домашнего напитка и бумажный мешок с какой-то травой. Шептались и хохотали как-то странно, а в конце сделки похлопали с удовольствием друг друга по спинам.

«Сделаем ей номер?» – услышала я, но не поняла, кого это касалось. Я впервые видела Мохамеда, который всегда был настроен против меня, улыбающимся. Глупая коза, я пришла к выводу, что он удивительно красивый. Ганки тем временем слонялись вокруг, вовсю дымя сигаретами. Парень позвал меня, сказав, что производители пива продают какие-то интересные маски и амулеты. Я соблазнилась, хотела сделать презент тете Малике, и неуверенно отделилась от машины, к которой от страха почти приросла. Когда подошла к смердящим алкашам-туземцам, то услышала за собой смех и рев мотора. Я оглянулась и обалдела. Все приятели запрыгнули в машину и поехали, вздымая за собой облако пыли. Оставили меня одну в густом кустарнике с незнакомыми и опасными типами. Я бросилась за ними бегом. Но через минуту два сластолюбивых грязных типа преградили мне дорогу. Они смеялись, а меня едва не выворачивало наизнанку от вида их отвратительно желтых дырявых зубов. «Можем немного развлечься, а, малявка?» Они подошли ко мне еще ближе, так что я хорошо видела их непристойные взгляды. Я начала ругаться, но это, должно быть, выглядело достаточно смешно: маленькая худенькая девочка против больших ухмыляющихся мужчин.

Марыся кривится, глядя в побледневшее лицо матери. «Отвали, негритянский ублюдок, а то будешь иметь дело с моей семьей!» – кричала я, стараясь их запугать, но до пьяных и обкуренных парней мои угрозы не доходили. Как же не воспользоваться моментом, если тебе на подносе принесли свежий лакомый кусок! Самый смелый из них начал тянуть меня за руку к одной из глиняных хат. Я упиралась ногами сколько хватало сил, а потом упала на землю, воя от ужаса. Мужчина схватил меня поперек и бросил в лачугу на середину глиняного пола. Другие поспешили за нами.

Старший и наиболее рассудительный попытался объяснить приятелям, что я похожа на дамочку из хорошей семьи и поэтому лучше бы меня отпустить. Но остальные не хотели его слушать. Мохамед сказал им, что я просто хорошо одетая девка. «Мне еще никто в жизни не платил за траханье», – похотливо смеялся главарь живодеров. Я уже поняла, чему этот противный Мохамед так радовался. Он хотел отомстить тете Малике и выбрал меня в качестве орудия мести… Мужчины набились в темную душную лачугу и, став в круг, начали толкать меня, бросая из рук в руки. Дотрагиваясь до моего живота, проводили руками по голым ногам, которые выглядели достаточно провокационно, потому что я была в коротких джинсовых шортах. Позднее я уже никогда в жизни так не одевалась. Наконец главарь схватил меня за майку и разорвал ее. Мужчины начали неприлично выть и уже не справлялись со своим звериным инстинктом…

Когда первый негр наконец отпустил меня, я упала всем телом на грязный глиняный пол. После него за меня принялись остальные, но я уже ничего не чувствовала. В те мгновения, когда я приходила в себя, я только плакала, стонала и выла, как маленький бедный зверек. Из глаз у меня текли слезы, изо рта – слюна, из носа – сопли… Позже меня постоянно преследовал отвратительный запах, который я ощущала в тот момент. Только при Хамиде я узнала красоту и радость телесной любви. А тогда, в том проклятом буше, мне казалось, что я уже никогда не позволю, чтобы ко мне притронулся какой-нибудь мужчина, – признается Марыся, а мать по-прежнему сидит без движения, как статуя.

– Через какое-то время, – продолжает дочь страшный рассказ, – словно сквозь туман я услышала ворчливый женский голос. Женщина ругала своих сынков за то, что они не следят за аппаратурой и что сейчас все взорвется. Мужчины в панике выбежали из лачуги, оставив меня, их жертву, на утоптанной земле. Старая африканка заглянула внутрь и остановилась как вкопанная. Она ругалась, как извозчик, обзывала их, но мне это не могло вернуть утраченной невинности. Она выбежала во двор, схватила какую-то палку и бросила в испуганных парней. Женщина боялась, что за изнасилование белой девушки ее помощничков отправят в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Слыша доносящийся снаружи скандал, я с трудом поднялась на дрожащие ноги. Женщина подбежала ко мне, собрала разбросанную одежду и проводила меня к ближайшему источнику. Она оправдывала сыновей как могла и, видя кровь, стекающую по моим ногам, обещала дать мне снадобье из травы для таких случаев. Когда я кое-как привела себя в порядок и, измученная, сидела на деревянном стульчике, пила чай, во двор заехал знакомый мне пикап. За рулем сидел Мохамед, как всегда, со стиснутыми челюстями и злостью в глазах. Парень махнул мне рукой, чтобы я подошла. Старая ганка бросилась к нему и стала кричать, чтобы он свои счеты сводил у себя дома. Она была в бешенстве и угрожала ему кулаком.

– Но что я могла сделать? – Марыся, глядя на испуганную и оцепеневшую мать, задает риторический вопрос и разводит руками.

– Испачканная, я села в машину и как будто застыла на сиденье рядом с водителем. Я только тупо смотрела в темный лес. Подлец спросил меня, как я теперь себя чувствую. Хорошо ли мне… Я тогда не знала, что он имел в виду. Он рассказал о том, что пережила его мать, когда с ней сделали что-то подобное, – дрожащим голосом говорит Марыся. – Я, разумеется, не знала, кто и что с ней сделал… Я, или моя тетя Малика, или бабушка?.. А он имел в виду ливийцев, которые изнасиловали его мать в лагере для интернированных в Сурмане. Потом она трагически умерла. Это случилось во время этнических чисток в 2001 году. Представляешь себе?! Я была изнасилована, а Малику он убил. Любящий сын признавал коллективную ответственность и закон мести, – заканчивает Марыся, а Дорота вытирает холодный пот со лба.

– Если все так, как ты говоришь, Хамид был первым и единственным мужчиной, с которым ты почувствовала себя счастливой. Я сделаю все, чтобы спасти ваш брак. Ты еще скажешь мне спасибо, доченька, – говорит сдавленным голосом Дорота, осторожно убирая волосы со лба дочери. – После встречи в Ливии вы занимались любовью? – спрашивает она тихо.