Арабская кровь - Таня Валько

– Почему здесь так пусто? Ведь учреждение это рассчитано на пару сотен людей.

– Больше, дитя мое. Это ведь центральная больница, региональная, что-то вроде того, как у нас в Польше воеводская. Но почти все доктора и медсестры сбежали, поэтому лечить больных некому. Сейчас мы принимаем только раненых, которых тоже множество, и бездомных детей. В этой ситуации местные женщины снова начали рожать дома. У нас только одна женщина-гинеколог, которая сейчас занимается ампутациями. Когда-то хотела быть хирургом, но слабое здоровье и силы не позволили ей этого. Бедняжка едва жива. Я не раз ассистировала ей при операциях, в частности, когда свозили изуродованных солдат и повстанцев с поля боя. Бойня! – Дорота закрывает глаза, словно не желая этого видеть. – Немного морщин и фобия – это побочные следствия страшных событий, – грустно признается она.

– Извини, мама. – Марыся прижимается к ней, как ребенок. – Не хотела тебя ранить, только повеселить. Я сама тоже не помню, когда смеялась.

– Сбрасывай эту гражданскую одежку, – мать меняет тему. – Пойдем делать обход, но уже как два доктора или как госпожа доктор и стажер.

Марыся, раздеваясь, поворачивается к матери спиной, но та подходит спереди и вручает ей зеленую униформу. Она бросает взгляд на слегка округлившийся живот дочери и набухшую грудь. Она уже все знает, но ничего не говорит, только поджимает губы. «Хорошо, что эта гинеколог еще осталась здесь», – думает она в бешенстве, но с облегчением. Едва они вышли, как слышится женский голос:

– Доктор Дора!

– Да? – «временный» доктор поворачивается.

– Мне уже нужно лететь, а я ведь не оставлю этого мальца без присмотра, – поясняет горянка, подбегая и путаясь в своей длинной широкой юбке. Марыся рассматривает ее и видит, что имеет дело с типичной представительницей берберов. Лицо у молодой женщины продолговатое, с оспинами, выдающимся узким носом, острым подбородком, тонкими губами и широким лбом. Но приятная искренняя улыбка смягчает резкие черты и вызывает симпатию.

– Могу я сегодня забрать этого бедного Мохамеда? – спрашивает она, вопросительно глядя на Дороту. – Он и так сирота, значит, будет лучше, если кто-нибудь сразу приютит его, чтобы он не попал в общественный приют. Он так хорошо играет с моим сыном.

– Как ты справишься с еще одним ребенком? У вас столько народу в одной хижине живет и бедность вопиющая. – Дорота остужает ее пыл.

– Госпожа, если у меня столько детей, то кому еще один помешает? Всегда лучше в семье.

– Завтра придешь?

Полька меняет тему, давая этим молчаливое согласие.

– Вижу, что у вас сейчас новая помощница. – Молодая женщина показывает пальцем на Марысю и касается ее длинных светлых волос. – Тоже bulandija?

– Моя дочь, – с гордостью сообщает Дорота.

– Что, такая старая? Когда ты успела ее родить? В детстве?

– Хорошо, хорошо, – смеется Дорота, довольная комплиментом. – Сматывайся уже, а то у тебя дорога длинная.

Не привыкшая к нежности ливийка быстро целует красивую женщину в щеку и подбирает юбку, выставляя на обозрение общественности длинные мускулистые ноги в черных леггинсах. Потом берет ждущего за дверью малыша под мышки и бежит к выходу. По дороге она ловко помещает на спину маленького карапуза, а другого, постарше, берет за руку.

– Отдохнем, посидим немного с нашими сиротками.

Мать приводит дочку в большую переполненную палату, где около тридцати ливийских детей, девочек и мальчиков в возрасте от двух до пяти лет, тихо лежат на матрасах на полу. «Как это возможно, чтобы дети не кричали и не баловались?» – размышляет Марыся, но, глядя в их грустные, иногда все еще испуганные глаза, все понимает. Они тоже слишком много видели на своем таком коротком веку и невинной жизни. Что за трагедия! Марысе хочется плакать. Она садится среди малышей и прижимает к себе ближайших из них. Через минуту к ней несмело подходят и другие. Марыся прислоняется к шкафчику и выжидательно смотрит на мать. Она знает, о чем та будет спрашивать, и для нее очень важно, что в этой деликатной ситуации посоветует Дорота. При виде этих сирот мать, пожалуй, не сможет назвать окончательный способ решения проблемы, над которой сама Марыся размышляет уже достаточно много времени. «Я давно не ребенок, – думает она. – Время взрослеть и брать ответственность за кого-то. И нужно платить за грехи молодости, которые я так бездумно множила».

– Когда ты встретила Хамида? – Дорота больше не выдерживает и решает узнать все напрямик.

– Ты имеешь в виду, когда была девушкой? – Марыся пытается шутить, но, видя суровый взгляд, меняет тон: – Вчера.

– А раньше так приятно проводила время в чьем обществе? – Дорота иронизирует, и уже понятно, что милой беседы матери с дочкой не получится.

– Знаешь ведь, мама. Зачем спрашиваешь?

– А как себя чувствует твой любимый Рашид? Как только до него дошло, что он слишком много натворил, парень решил бросить тебя? – вбивает она очередную шпильку.

– Он совсем меня оставил. – Марыся хочет наказать мать за ее черствость, пустить в малину, а затем вылить на нее кувшин холодной воды. «Какая же она прямолинейная! – думает она. – Ведь сама залетела, когда забеременела мной, а сейчас корчит из себя добропорядочную».

– Ну конечно! Такого рода типы во всем мире ведут себя одинаково. – Кажется, Дорота довольна, что и в этом случае ее теория подтвердилась.

– Снова обобщаешь. Не всегда такие ситуации экстремальны, как во время войны.

– Таких противных самцов это не оправдывает!

– Я тоже так считаю, – говорит Марыся, решая нанести удар. – Особенно тех, кто убивает невинных людей.

– Так он еще и убил?! От него всего можно было ожидать!

– Его убили, – глухо произносит Марыся, больше не желая играть горькими словами. – Вчера во второй половине дня. Была прекрасная погода.

– Что? – до Дороты не доходят произносимые без эмоций слова.

– То, что слышишь.

Они умолкают. После такой перебранки не хватает смелости смотреть друг на друга. Женщина упрекает себя в том, что напала на дочь, не зная, сколько той довелось пережить. Марыся не рассказала ей всего, и теперь Дорота чувствует жалость и боль в сердце. После долгой минуты мать протягивает руки, обнимает обиженную дочь и нежно прижимает к себе, гладя, как в детстве, по волосам. У Марыси нет слез, чтобы плакать. Она словно в тумане. Тем не менее мысль о том, что ее импульсивная и резкая мама займется ею, несмотря на критику, поддержит и наверняка поможет найти выход из патовой ситуации, действует на нее успокаивающе. «Уж она-то обязательно что-нибудь придумает», – повторяет Марыся мысленно, как мантру.

– У нас здесь очень неплохой гинеколог-болгарка, – говорит Дорота через пару минут.

– И что?

– Могла бы воспользоваться ее услугами.