Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше - Валерий Есенков

Однако он был бы полнейшим глупцом, если бы послушно и расторопно работал единственно на малодаровитого министра абсолютно бездарного короля. Министра он кормит самыми свежими новостями главным образом для того, чтобы министр, от которого многое всё же зависит в затеянной сложной и опасной коммерческой операции, его поддержал. Сама же коммерческая операция заботит его куда больше. Комар носа не должен в ней подточить на тот случай, если англичане что-то пронюхают и направят в Париж официальный протест, поскольку и король и министр без зазрения совести тотчас сдадут его англичанам, лишь бы выгородить себя и не впутать королевство в нежелательную войну.

Он ведет переговоры с представителем американских повстанцев Артуром Ли, которому, как они договариваются между собой, впредь в их конспиративной переписке надлежит именоваться Мэри Джонсон. Артур Ли в первую голову требует порох, много пороха для ружей беспомощной армии Вашингтона. Со своей стороны, за порох и прочее снаряжение американцы станут расплачиваться самым ходким товаром, табаком и индиго, красителем, крайне необходимым для французской хлопчатобумажной промышленности. Понятное дело, что поставки и с той и с другой стороны являются сделками между частными лицами, стало быть, квалифицируются как контрабанда, со всеми вытекающими из этого сквернейшего слова последствиями. Оба рискуют, но они должны рисковать, для блага Франции и Америки.

К тому же времени остается в обрез. Новости, аккуратно передаваемые Вержену, чуть не криком кричат, что дела в восставших колониях стремительно катятся к критической точке. Разметай ещё одна буря английские корабли с подкреплениями и продовольствием, и Джорж Вашингтон овладеет Бостоном без особых хлопот, угомонись океан, подвези англичане вовремя то и другое, и Джорж Вашингтон будет вдребезги, в клочья разбит. После поражения, как, впрочем, и после победы, американцы одинаково перестанут нуждаться в поставках, и Франция по меньшей мере останется с носом, а в худшем случае неминуемо потеряет свои доходные острова.

Пьер Огюстен сломя голову мчится в Париж. Прямо на пороге Парижа его оглушают не лучшие новости. Кознями легкомысленной королевы уходит в отставку министр двора, уходит Тюрго, во всем правительстве единственный сторонник серьезных реформ, которые ещё способны спасти династию от низложения, зато граф де Гин, несмотря на свои пакости на дипломатическом поприще, награждается титулом герцога. И кто же их заменил? На вакантное место министра финансов воздвигается бесполезный, смиренный Клюньи, который на своем слишком высоком посту не делает решительно ничего, кроме того, что исправно получает свое министерское жалованье. Самым догадливым из французов становится ясно, что этот новый каприз не смыслящей в государственных делах королевы не только останавливает начатые было реформы, но и прямиком ведет королевскую власть к катастрофе. Из Фернэ раздается звучный, всюду слышимый голос мудрого старца Вольтера:

– Франция была бы слишком счастливой. Союз этих двух министров мог совершить чудеса. Я никогда не утешусь, увидев зарождение и гибель Золотого Века, который они подготавливали для нас.

Пьер Огюстен мало и редко размышляет о мечтательном Золотом Веке, а на безутешность у него и вовсе свободного времени нет. Ему предстоит действовать под покровительством ничтожного короля, порабощенного ничтожной, легкомысленной королевой, при молчаливом безучастии никому не нужного министра финансов. Так что ж? Не ждать же другого времени, другого короля, другой королевы, другого министра финансов. Время не ждет.

Каждый день напористо, терпеливо ведет он странные переговоры с Верженом, в которых министр внешних сношений, по своему положению представляющий Францию, выступает всего лишь скромным частным лицом, а частное лицо выступает полномочным представителем Франции. Что – ему нужно? Первым делом и срочно ему необходимо получить доступ к государственным складам оружия. Также в первую очередь и ещё более срочно ему нужны деньги.

Ну, открыть склады оружия министр внешних сношений как-нибудь сможет, всё же министр, и бумага с подписью короля под грифом о соблюдении строжайшей секретности откочевывает в кабинет Сен Жермена. Вот о деньгах лучше бы было не говорить. При безудержном расточительстве Марии Антуанетты даже рачительному Тюрго не удалось сэкономить ни ливра, громадный дефицит тяготеет над беззащитной королевской казной. Однако, помилуйте, ваше высокопревосходительство, как же затевать такое грандиозное дело вовсе без денег? Вержен не может не согласиться: вовсе без денег, конечно, нельзя.

Понурив голову, идущую кругом, Вержен отправляется к королю. Простодушный король, который отпускает королеве бессчетные миллионы на безделушки, на помощь американцам не может найти ни гроша, хотя, на условии, что искомые суммы отвалит кто-то другой, он очень не прочь американцам помочь.

Известное дело, усердно скребут по сусекам и наскребают миллион турских ливров, то есть всего семьсот пятьдесят тысяч ливров парижских, тогда как ежегодный бюджет министерства внешних сношений составляет пять миллионов парижских ливров, а Трианон, очередная безделушка бездельной Марии Антуанетты, стоит казне более двух миллионов. Сущие пустяки.

С этим сущим вздором, тайно выданным из истощавшей казны, ему надлежит запустить грандиозное предприятие, которое грозит каждый час провалиться, не только с треском, но и увлекая его за собой неизвестно куда, для начала всенепременно под суд. Бури могут разметать его корабли. Его корабли могут захватить английские крейсера или пираты, которых в Атлантике хоть отбавляй. Английские шпионы могут напасть на его след, и тогда родное правительство выдаст его головой, то есть своей волей законопатит в Бастилию или предоставит англичанам возможность законопатить его в Тауэр или черт знает куда. Впрочем, родное правительство, направляемое не разумом, а ветреной Марией Антуанеттой, тоже в один прекрасный день может на него косо взглянуть, тогда его очень просто обвинят в контрабанде и ещё проще законопатят, скорей всего уже не в Бастилию, а с глаз долой на малярийные болота Кайены. Миллиона турских ливров едва ли достанет на снаряжение и одного корабля, если к обычным расходам пристегнуть накладные расходы на взятки, без раздачи которых все кабинеты и склады останутся для него на замке. Стало быть, если он не добудет десяти, а лучше двадцати миллионов, причем ливров парижских, и не промыслит неограниченного кредита, он по меньшей мере останется в дураках. К этим достаточно крупным напастям нельзя не прибавить, что мало пригодные к войне колонисты могут потерпеть полное поражение от хорошо обученных и хорошо вооруженных английских солдат, и тогда дурацкое положение окажется наименьшим из зол. Приходится принять во вниманье и то, что табак и индиго выращивают на плантациях юга африканские негры. Из этого следует, что если военные действия протянутся несколько лет, а это уже очевидно, английская блокада американского побережья остановит регулярное поступление черных рабов, плантации запустеют, он не получит ни табака, ни индиго и не только потеряет всё свое состояние, но и погрязнет в неоплатных долгах. И что? А всего лишь то, что за таковой недозволенный грех подобные волкам кредиторы законопатят его в долговую тюрьму. Также было бы опрометчиво исключить, что Артур Ли, тем более мифическая мисс Мэри Джонсон, с которой он станет вести переписку, окажется жуликом или правительство этих дурно воспитанных колонистов откажется платить за поставки, тогда ему уготован тот же печальный конец.