Все из-за меня (но это не так). Правда о перфекционизме, несовершенстве и силе уязвимости - Брене Браун

Предположим, что слева расположен стыд. Под ним – его побочные продукты: страх, стремление обвинять и разобщенность. Чтобы обрести храбрость, сочувствие и соединение, мы должны понять, что продвигает нас от стыда к стыдоустойчивости. Для этого вновь обратимся к интервью, в которых женщины рассказывают о своем переживании стыда.

Многие из них делились своими идеями и стратегиями по преодолению стыда. Я анализировала эту информацию, задавая вопросы.

• Что позволяет женщинам выработать устойчивость к стыду?

• Что помогает им избежать страха, обвинения и разобщенности?

• Что дает женщинам силы найти выход из своего стыда?

И здесь появилось важнейшее понятие, которое возникало в интервью снова и снова: женщины-участницы постоянно рассказывали о том, каким сильнейшим противоядием от стыда является эмпатия. Дело не только в том, чтобы удовлетворить нашу потребность в чьей-то эмпатии; для стыдоустойчивости требуется и наша способность с эмпатией относиться к другим. Женщины с высоким уровнем устойчивости к стыду способны и принимать, и отдавать эмпатию. Помните чашки Петри из школьной лаборатории – такие маленькие, круглые? Если положить стыд в чашку Петри и накрыть осуждением, тайной и молчанием, – стыд вырастет, выйдет из-под контроля и поглотит все окружающее. Получается, что, поступая таким образом, вы даете стыду питательную почву для развития. Если же вы положите стыд в чашку Петри и польете его эмпатией, стыд потеряет силу и начнет таять. Эмпатия создает для стыда враждебную среду. Стыд в ней не выживает.

Когда я попросила женщин поделиться примерами того, как они выздоравливали от поглощающего их чувства стыда, они описали ситуации, в которых они могли поговорить о стыдном с эмпатичным человеком. Женщины рассказали, как сильно и убедительно действовали на них чьи-то слова.

• «Я понимаю, у меня тоже так было».

• «Со мной такое тоже случалось».

• «Это ничего, с тобой все в порядке».

• «Я понимаю, каково это».

Как и в случае с самим стыдом, во всех историях о стыдоустойчивости существует общее ядро. Это – эмпатия.

Настоящая эмпатия требует не только слов, но и определенной внутренней работы. Эмпатия – это не просто подобрать правильные слова и сказать их тому, кому стыдно. Наши слова подействуют лишь тогда, когда мы можем действительно принять сторону собеседника и полностью вовлечься в разговор с ним. Я определяю эмпатию как способность погрузиться в собственные переживания, чтобы получить доступ к переживаниям, которыми делится другой. Мне нравится еще одно определение, его дали в своем учебнике для консультантов Арн Айви, Пол Педерсон и Мэри Айви [10]. Они описывают эмпатию как «способность воспринять ситуацию с точки зрения другого человека. Способность слышать, видеть и чувствовать уникальный мир другого». Правда, я полагаю, что эмпатию лучше понимать не как способность, а как умение, потому что быть эмпатичным, или иметь возможность демонстрировать эмпатию, – это не врожденное свойство и не что-то интуитивное. Мы можем быть от природы чувствительны к другим, но эмпатия – это нечто большее, чем просто чувствительность. Вот пример того, как эмпатия моей подруги Дон помогла мне выйти из сложного, стыдного переживания.

Примерно раз в три года в моем расписании происходят настоящие столкновения миров. Это не обычные неувязки, а грандиозные конфликты между разными моими ролями. Пару лет назад, в один из майских выходных, случился именно такой конфликт ролей. У дочки было первое выступление в балетной студии, а в университете – день присуждения степеней. Эти два события пересекались по времени – приличный стресс, если учесть, что студенты возложили на меня важную миссию в выпускной церемонии.

Вдобавок к выпускному и балету в то воскресенье отмечался День матери, и все члены моей семьи и семьи мужа собирались приехать к нам домой на праздник. Пятница, предшествовавшая этим безумным выходным, была последним днем весеннего семестра у моих студентов и последним днем учебы в школе у Эллен. То есть мне предстояло выставить отметки, а Эллен – поздравить учителей с Днем учителя.

Мы со Стивом вызвались принести печенье в школу на День учителя. Среди всего этого хаоса мысль о печенье как-то выскочила у меня из головы. В пятницу с утра Стив отвез Эллен в школу, а когда я приехала ее забирать, листик с поручениями для родителей еще висел на двери. Я глянула, увидела свою фамилию рядом с «десертом» и все вспомнила. Меня охватила паника. Мне очень нравились учителя Эллен, я их уважала. Как же я могла забыть?

Я быстро продумала пути отступления и решила незаметно прокрасться в школу, выдернуть дочь и выскочить незамеченной. Но в холле я столкнулась носом к носу с учительницей Эллен. Как обычно в таких случаях, я засюсюкала тоненьким голоском: «Ой, здрасте, как вы поживаете? Как прошел праздник?» – «Спасибо, все прошло отлично, – ответила учительница, – было очень весело. И еда оказалась превосходной».

О боже, почему она сказала, что еда была превосходной? Она точно намекает на мою расхлябанность! Голос у меня понизился до бархатного, такой я использовала специально для вранья: «Стив занес печенье сегодня утром?» Учительница озадачилась и ответила: «Точно не знаю, когда он привел Эллен, меня не было». Я привстала на цыпочки, как бы заглядывая ей через плечо куда-то в глубь класса, притворившись, что всматриваюсь в накрытый стол, и сказала: «А, да вон же они. М-мм, выглядят аппетитно. Здорово, я рада, что он принес их вовремя».

Учительница взглянула на меня добрым, но понимающим взглядом и произнесла: «Увидимся через пару недель, когда начнется летний семестр. Приятных каникул». Я забрала Эллен, доползла до машины, пристегнула дочку в кресле, села за руль, и слезы полились по щекам буквально ручьями. Я сидела, вцепившись в руль, и не понимала, что хуже: то, что я забыла печенье, то, что я соврала, или то, что я знала, что учительница все понимает и, наверное, думает: «Работающие мамочки всегда оправдываются, но чтобы так врать…»

Эллен, глядя на меня, забеспокоилась, и я сказала ей: «Все нормально, просто маме нужно немножко поплакать. Ничего страшного». Я плакала всю дорогу домой. Как только мы пришли, я взяла телефон и набрала номер своей подруги Дон. Она произнесла на манер автоответчика: «Что случилось?»

Я быстро, тихо призналась: «Я только что украла печенье у каких-то родителей в классе у Эллен. А потом наврала учительнице». Дон невозмутимо переспросила: «А печенье было с начинкой?» – «Пожалуйста, – взмолилась я, – ты только послушай, что я наделала». Дон перестала шутить и внимательно меня выслушала. Когда я закончила, она сказала: «Вот что я тебе скажу. Ты очень стараешься. Тебе предстоят безумные выходные. Ты пытаешься все это совместить, и тебе не хочется, чтобы учительница Эллен подумала, будто ты ее не ценишь. Но это простительно, учитывая, что тебе она нравится, да и с Эллен они ладят хорошо. Не стоит переживать».