Маша и ведьмак - Ирина Пионова

— Сколько тебе лет? — спросила Зара, так ее звали, оглядывая голодранку пристально. — Ты девственница?

— Вам-то какая разница? Не вы же со мной спать будете, — сдерзила Маша, устав бояться и решив, что прав Антоний, кричавший ей вслед о недостоинстве оборотней. — Девятнадцать мне уже. Что-то еще хотите знать?

Зара не рассердилась, решила, что новая игрушка ее мужа забавная и непохожа на остальных, с такой не заскучаешь. Женщина подошла к изящному столику, на котором лежал карточный расклад. Собрав карты в колоду, она ловко их перетасовала и, вернувшись к Маше, предложила ей достать любую карту. Девушка протянула руку, и с равнодушием взяла самую верхнюю. Вышел пиковый валет, указывая на молодого, бедового персонажа. Зара хмыкнула:

— Не Радон в твоем сердце, другой туда проник, — взгляд ее стал подозрительным, острым как лезвие. Она отняла карту у Маши. — Кто это, знаешь…?

— Представления не имею, — ответила девушка, не опуская глаза. — Врут ваши карты. Мое сердце пусто…

— Ой, дуреха! Все равно узнаю, — улыбнулась Зара, хитро щурясь. — Мои карты не врут, это ты врушка. Иди, помойся, оденься, у нас тут нищенок не любят…

Дом Радона в скандинавском стиле, — панорамные окна в квадратных стенах из бетона и камня, — был обставлен со вкусом, внушающим уважение к девяти его хозяйкам. Никто, видно, не остался в стороне от придания жилищу уюта, хотя и очень эклектического. Мягкие диваны соседствовали с деревянными креслами, стеклянные столики с антикварными сервантами.

Машу поселили в светлой комнате, мебель белая, кровать большая, окно смотрело на задний двор, где шумели высокие сосны. В постель сразу запросилась черная кошка, свернулась калачиком и задремала. Из ванны Маша вышла нагишом, бывший на ней Наинин балахон у нее забрали, а другой одежды пока не выдали.

Зеркало в серебряной оправе отразило Машу чистейшим ангелом без крыльев. Девушка несмело попозировала зеркалу, кокетливо показывая ему плечи, выставляя ножки. Увлеченно разглядывая себя, она не заметила, как рядом с ее отражением появилось еще одно, — мужское, с крепким торсом, расписанным причудливыми татуировками. Маша вскрикнула и прикрыла груди руками.

— Красивая ты, — произнес Радон с хриплым придыханием. — Меня не бойся. Не обижу ни в чем… Только не ври мне! — он потянулся за прядью ее волос. Девушка, съежившись, следила косо за его рукой. — Чего сжалась? К отцу хочешь?

Маша молча закивала, — вернуться к отцу было ее заветным желанием. Дар речи она потеряла неспроста: мужчина был красив суровой северной красотой, от которой нельзя глаз оторвать. Но Маше сильные руки с большими ладонями и широкие бугристые плечи казались грубыми, способными сломить любое женское сопротивление.

— Крюковых знаешь? — неожиданно спросил Радон, вдохнув запах влажных женских волос. — Мне нужен младший ведьмак. Кажется, его Антонием зовут. У меня с ним личные счеты, он собрата моего убил, тебя хотел утопить. Так ведь?

— Я видела его всего один раз, он приходил посмотреть на меня, потом ушел… — соврала Маша зачем-то, надеясь, что Наина не проболталась о нахождении Антония в своем доме.

— Посмотрел? — Радон намотал на ладонь прядь Машиных волос, секунду назад лелеемых. Девушка сморщилась и протяжно вскричала от боли. — Я спрашиваю, посмотрел?! Что сказал? Наверное, то же что и я? Красивая ты! Крюковы женщин не жалуют, но мне тут донесли о симпатии к тебе Антония. Ты спала с ним?

— Нет, еще чего! За кого вы меня принимаете?! — оскорбилась Маша, подавшись вся за натянутой прядью. — Отпустите меня к отцу. Не хочу я быть с вами…

— Посмотрим, кто с кем не захочет быть, — оборотень прекратил свою маленькую пытку и снова залюбовался наготой Маши говоря. — Антония надо изловить. Полукровки меры не знают, идут напролом! Мне такой на моей территории не нужен. Заманим его твоей красотой и прихлопнем, как муху. После устроим свадьбу, нашу с тобой…

До Предгорного Антоний добрался на попутках, как слез с мотоцикла у трассы на Горск, так и ехал двое суток. Дождь сопровождал его все время, за стеклами авто не менялись унылые пейзажи, — поля, осиротевшие деревеньки, луга с пожухшей травой. Попутчик он был неразговорчивый, ему больше нравилось слушать музыку и дремать, когда дремал, слышал в голове колдовские мотивы, слова, перемешанные с постукиванием бубна. Отец помогает, не дает сыну свалиться в горячке, заговаривает боль и заживляет раны. Такое бывало ни раз, — младший сын самый любимый, самый опасный, с ним и разговор всегда был другой, более деликатный.

— Эй, парень, приехали! — окликнул его очередной дальнобойщик. — Предгорный твой…

Антоний встряхнулся, взъерошил волосы, и вышел из кабины, не забыв поблагодарить добряка, который всю дорогу не выключал музыкальное радио. Забрать бы Машу у Радона, у Степана диджейский пульт и сбежать в Москву. Что-то ему подсказывало, что Маша музыку любит, да и к нему не безразлична, раз не гнушалась за ним ухаживать. Обидно было думать, что делала она это лишь из христианского долга. Почему у христиан считается добродетелью любовь к человеку ради Бога, разве человек сам по себе не заслуживает любви?

В клане Крюковых высоких чувств никогда друг к другу не питали, могли годами не общаться и не знать, кто где живет, зато готовы были глотку перегрызть тем, кто покушался на членов клана.

Вот и сейчас, вернувшись домой, Антоний застал там братьев. Сысой прикатил из столицы, франтоватый, в черном, лоснящимся от дороговизны костюме, но признаки клана никуда не делись, — лысый череп, узкие черные глаза, коренастая, даже корявая фигура.

— Явился, весь запылился! — Встал Сысой навстречу брату. — Замучился по тебе охранные читать!

— Я думал, это отец, — промямлил Антоний разочарованно. Клановые порядки в деле, никогда не друживший с младшим братом Сысой читал по нему заклинания. — А где он, кстати? — насторожился ведьмак, снимая чужую робу.

— С инсультом увезли…ну как с инсультом. Порча сильная, — осторожно ответил Сысой, боясь, что младший взбрыкнет. — Тю-тю, братец, не шарахайся. Мы все под этим ходим, не первый раз. Однако кто-то постарался, гвоздь на дороге воткнул…

Антоний и впрямь вскинулся весь, глаза загорелись, и до того бледное лицо стало белым:

— Радон, его рук дело! — прорычал Антоний, в порыве злости пиная все на своем пути: стулья, какие-то отцовские залежи вещей. Грохот стоял на весь дом, пыль поднималась облаками. — Убью собственными руками! За отца, за Машу!

— Мы со Степкой также мыслим, — сказал Сысой, спокойно наблюдая за яростью брата. — На оборотня сходить, как полагается, с мечами, огнем. Степан сейчас все заготовит. Завтра пойдем. В Коляде тварь обосновался, придется нарушить покой добрых людей…

Антоний сердцем чуял, что после визита к Наине, Радон в Коляду не вернулся, у него Маша в руках была, зачем ему ее везти прямиком в отчий дом? Нет, есть у него иное логово, куда он беспрепятственно мог девушку спрятать. Своими соображениями он поделился с братьями. Те признали их логичными, и начали гадать, где может у Радона убежище быть.