Очень личная история. Опыт преодоления - Оксана Евгеньевна Даровская

спальнями виден небесный свод; всё продумано до мелочей, какого-то необычайно надёжного качества. В следующем специально обустроенном доме мы наблюдаем, как волонтёры терпеливо обучают девочку-подростка подъёму на канатную дорогу – девочка уже наверху, в воздухе, – волонтёры объясняют ей, как крепить карабин на поясе. Девочка заметно волнуется, но её страхуют. Трое волонтёров одну девочку. «У тебя обязательно получится», – уверяют они её. Затем мы идём на конюшню. У Владислава с собой рация, он постоянно на связи с кем-то из сотрудников, успевает отдавать распоряжения. Окунаемся в сладковатый запах сена, там в просторных загонах красуются четыре лошади, их на периоды смен «Шередарю» предоставляет конюшня отеля «ВКС-Кантри» (один из ключевых спонсоров реабилитационных программ). Дети кормят лошадей с рук – от прикосновений лошадиных губ к ладоням дети смеются и удивляются густоте лошадиных ресниц. Ещё там живут крупные кролики, их можно и нужно брать на руки, это прекрасная терапия. У кроликов, оказывается, никогда не бывает онкологии.

Потом Владислав говорит, что не отпустит нас без обеда. А мы и не отказываемся. Возможно ли, после столь ароматных, бесподобных булочек! Вместе с детьми мы движемся вдоль сортировочного стола и выбираем еду. Вокруг счастливые возгласы: смотрите, наггетсы! наггетсы! Как будто на свете нет ничего вкуснее этих куриных наггетсов, хотя ассортимент еды огромный, на самый пристрастный вкус.

Владислав, клинический психолог (беседа во время чаепития)

– Всё, что здесь происходит, это то, за чем наши дети ездили в Барретстаун в Ирландию, очень небольшими группами, по двадцать – тридцать человек. Они продолжают и сейчас ездить. Но онкологией в России болеют десятки тысяч детей, потребность в подобной реабилитации огромная. И Михаилу Афанасьевичу пришла в голову такая простая идея: зачем наши дети ездят туда? В эту маленькую страну Ирландию, с маленьким количеством людей, которые за свой же счёт нас принимают. Конечно, он был в Барретстауне, общался с работающими там людьми. В 2012 году он начал строить центр здесь, приглашать иностранных специалистов, в частности Терри Дигнана, сотрудника лагеря в Барретстауне. У Михаила Афанасьевича подход такой: многие шаги в Европе уже пройдены, и зачем набивать шишки, если можно перенять опыт?

– А как давно в Европе появились первые такие лагеря?

– Те центры, на которые ориентировались мы, появились в 80-х годах XX века. Это именно та сеть, с которой начал Михаил Афанасьевич. Изначально идея принадлежала актёру Полу Ньюману. Он хотел создать место, где дети после долгого пребывания в больнице могли бы снова почувствовать себя детьми, устроить себе отдых, праздник. В 1994 году Ньюман открыл первый такой лагерь в Европе, именно в Барретстауне. Но прецеденты подобных лагерей существовали и до этого. Вообще, направление, в котором мы работаем, терапевтическая рекреация, раньше называлась рекреационной терапией. Скачок произошёл после Второй мировой войны, когда появилось много солдат с посттравматическими синдромами, расстройствами психики, а дальше это стало множиться и распространяться на те категории, которым это нужно, которые в этом заинтересованы.

Все программы для детей у нас бесплатные. Мы просим родителей или отправляющую организацию взять на себя только одну статью расходов: проезд до Москвы или до Владимира. Это принципиальная позиция, люди должны быть активно включены в процесс, хотя бы какой-то минимальной частью.

– Вы принимаете детей только после онкологии?

– Сейчас да. Но в наших планах ещё нескольких программ. Мы должны их отработать на уровне технологии, а потом уже думать о присоединении. Наш аспект всё-таки не медицинский, а психолого-социальный; думаю, таким он и останется. Если же брать международный опыт, то существуют, например, программы для детей с сахарным диабетом.

– Владислав, расскажите подробнее об устройстве «Шередаря».

– На одной смене у нас бывает от семидесяти до восьмидесяти детей. С детьми работают волонтёры-мастера, обладающие творческими или спортивными способностями, волонтёры-вожатые (шери), волонтёры-фотографы, делающие фоторепортажи смены. Волонтёры-медики следят за безопасностью детей в командах либо работают в медицинском доме в зависимости от того, где они себя комфортнее ощущают. Отдельная категория волонтёров – это команда поддержки. Это, условно говоря, старшие волонтёры, которые уже на первой смене понимают, как это работает, и помогают остальным. Вообще, мы проводим очень строгий отбор волонтёров. У шери есть шери-лидеры, у мастеров – мастер-лидеры, у фотографов – фотограф-лидер. Ассистенты директора лагеря – это люди, организующие процесс поддержки и помощи всем волонтёрам. Это что касается рабочей структуры.

Если говорить о творческой, развивающей составляющей, у нас существует большое количество различных мастерских. Каждый ребёнок имеет возможность выбрать и посетить за смену двадцать четыре мастерские. Четыре мастерских в день по расписанию плюс вечернее мероприятие. Хоть смена длится всего восемь-девять дней, она очень насыщенна с точки зрения содержания. Мы акцентирумся на том, от чего дети сегодня отвыкли, – на межличностных отношениях. Первое обязательное условие в лагере – отсутствие телефонов. Ребята сдают их сразу после приезда и, поскольку лишены возможности в них уткнуться, полностью погружены в текущие дела и друг в друга. Они всё время со своими сверстниками, с волонтёрами, расписание дня жёстко распланировано. Завтрак, две мастерские, обед, две мастерские, ужин, затем вечернее мероприятие и потом, в 22.30–23.00, отбой. Единственное, у детей, приезжающих на онкосмены, энергетический статус понижен. Они устают сильнее, и мы стараемся попроще, полегче сделать им программу, а сиблинги – они кого хочешь ушатают.

Я работаю здесь с 2012 года, сам приехал сюда первый раз как волонтёр. До этого преподавал клиническую психологию в Курском государственном университете. В 2012 году к нам в вуз пришёл запрос: во Владимирской области открывается реабилитационный проект, хотите ли вы поучаствовать в нём? И я повёз студентов первый раз посмотреть, что это такое, как раз на ноябрьскую смену 2012-го. А дальше мы с фондом полюбились друг другу. До 2015 года работал в лагере волонтёром, приезжал на смены, привозил своих студентов. А в 2015-м переехал из Курска поближе к «Шередарю», живу в Орехово-Зуеве, работаю постоянно уже третий год.

– А как обстоит дело с подобными реабилитационными центрами в регионах?

– Мы себя позиционируем как центр передового опыта. Мы таковым и являемся. К нам летят дети из Петропавловска-Камчатского, из Владивостока, из Калининграда. Но «Шередарь» не может принять всех испытывающих в этом потребность. Подобные реабилитационные программы необходимо организовать в регионах. С этой целью мы проводим ежегодную конференцию, где всем происходящим в «Шередаре» делимся. Заинтересованные люди должны учиться договариваться с региональными властями, чтобы те предоставили площадку; со спонсорами, чтобы они вкладывались в такие центры. Сейчас по меньшей мере десять регионов начали потихоньку организовывать и развивать у себя нечто подобное: Калининград, Новосибирск, Уфа,