Свет дня - Грэм Свифт

Но ничего такого я, конечно, не сказал. Красная тряпка для быка. Я даже пробовал ради нее заинтересоваться искусством.

«Ты детектив, папа, но ты глядишь и не видишь. Глядишь и не замечаешь».

Я даже ходил в картинные галереи, смотрел — и зевал. Даже поднатаскал себя по части Караваджо, ее любимого художника (хотя, по мне, все это смахивает на восковые фигуры). Оказалось, он тоже немножко сорвиголова — беззаконник по совместительству. (Был тут для меня какой-нибудь знак или нет?) И немножко голубой вдобавок.

Потом она перестала жить дома. Потом — через два года — я перестал работать в полиции. Потом Рейчел перестала быть моей женой. Потом Элен вернулась домой. В смысле, пришла меня навестить, пришла показать, что взяла мою сторону против Рейчел, которая тем, что повернулась ко мне спиной, сделала себя в глазах Элен главным источником зла.

«Нельзя так говорить про мать, Элен».

«Какая она мне мать».

Рейчел она так и не простила — но, похоже, простила меня, причем довольно быстро, не успел я даже выставить руку и сказать, что сам во всем виноват, что не должен был так вести себя, что раскаиваюсь.

Я и сейчас вижу лицо Рейчел (оно сделалось, правда, смутным, странным и зыбким, лицом женщины, которую я, может, толком и не знал), когда она сказала мне: «Я не могу с тобой оставаться, Джордж. Ты понимаешь, что я говорю?»

В лице больше осуждения, чем у любого из судей, каких я видал на процессах.

«Я не могу оставаться твоей женой».

И ощущение помню — до той поры его ни разу у меня не было, хоть земля разверзнись у ног, — что я падаю. Просто падаю, как падаешь, когда знаешь, что приземляться некуда, бесконечно, будто в космосе.

Я и сейчас, бывает, падаю во сне, как тогда. Может быть, у всех случаются такие сны. А Саре что теперь снится?

Падаю. С обрыва, с утеса жизни. Но в этих падающих снах всякий раз вижу над собой точку, с которой упал, и чувствую наплыв тошноты от первого рывка. А там, на самом верху утеса, — Дайсон, стоит и глядит вниз и смеется надо мной. Хохочет до колик. Ржет, черт его раздери. Надо же, даже толкать не пришлось.

А иной раз там стоит не Дайсон, а Рейчел, которая никогда не смеется.

Но Элен — та пришла меня навестить, когда Рейчел уехала, когда я остался в доме один. В нашем доме до тех пор, пока мы не разобрались, что кому, и я не переместился в Уимблдон. Один и без работы. Элен пришла просто взглянуть, все ли со мной в порядке, убедиться, что я держу себя в руках. Посмотрела на меня, потом обвела все глазами, как будто искала трещины в стенах.

Очень странно. Эта отбившаяся от рук девчонка, которая раньше не упускала случая мне насолить, теперь превратилась в милую маленькую (впрочем, не такую уж маленькую) маму-дочку, которой никогда не была. Цвет волос даже приглушила, даже оделась поскромней. К тому времени она уже кончила колледж и работала где-то дизайнером. Двадцать лет, малюткой не назовешь.

Когда она уезжала после тех визитов, я стоял в дверях (соседи, конечно, знали: в доме номер три не все по-старому), смотрел, как она садится в старый «рено», который купила, как включает сцепление, как машет на прощанье рукой, — смотрел и думал простую, очевидную вещь: она взрослая женщина, у нее своя жизнь. Но моя ей не безразлична.

Смотрел, пока не исчезали ее задние огни, потом шел в дом. Осенние вечера, сырые и холодные. Дымный воздух. «Глядишь и не видишь». Соседи знали, что я был сыщиком (кто обрадуется такому соседству?), но уже не сыщик. Так что теперь они за мной шпионили.

Чувство, что ты опять один в доме. Точно вода льется в корабельный трюм.

Она даже мне готовила — и совсем неплохо готовила, — как будто я вдруг перестал есть. (Я пил — это она заметила.) Старая мудрость на случай беды: не забывай питаться. Элен, моя дочь. Вот как это началось. Моя кулинария, мое самообразование по этой части. (Изобразительное искусство тоже, но главным образом еда.) Этому тоже в полиции не учат.

Я освоил готовку. Сперва простые вещи, под присмотром Элен (а она-то где научилась?), потом уже сам, в долгие пустые часы, с помощью кулинарных книг, в их компании. Цветные соблазнительные фотографии блюд. Я почувствовал, что у меня есть жилка. Перешел к довольно сложным рецептам.

Хотя, если честно, все это для того только, чтобы жизнь не рассыпалась. Целый день можно нанизать на приготовление и прием пищи. И для того, чтобы порадовать Элен. Доказать, что и впрямь держу себя в руках.

Вот как у нас возник этот порядок. Элен приезжала вечером раз в неделю, и я готовил к ее приезду ужин. Из трех блюд, по полной программе. И стол накрывал не абы как: свечи, салфетки, винные бокалы. Она была моей единственной гостьей — и дегустатором, арбитром. Мои успехи, надо сказать, произвели на нее впечатление. Я превзошел свою наставницу. Она даже одеваться стала немножко по-праздничному. Едим, разговариваем, пьем вино.

Лучший день на неделе. Дни, нанизанные на ужины, недели, нанизанные на эти дни. Я мало спал тогда — такая была полоса. А когда спал, видел сны. Падал. Бодрствуешь день и ночь во все часы, готовый делать дело, от которого отлучили. Свое привычное дело.

Это не уходит. Я сказал потом Маршу. Не прекращается. Это и не работа даже, это что-то внутри, это как ты устроен. Лучше линялый сыщик, выслеживающий неверных мужей, чем совсем не быть сыщиком…

Элен, понятно, была не в восторге. Частный детектив — это, она считала, слишком скучный, слишком очевидный ход. Все равно что нацепить значок со словами: «Полицейский-неудачник». И грязноватенько (а в полиции что, стерильная работа?). Ее старый папаша.

А кем, по-твоему, мне быть, Элен? Художником? Шеф-поваром?

Марш по-прежнему, хоть и на пенсии, просыпается рано, как на дежурство. Он сам мне сказал, когда мы играли в гольф.

Я долго об этом думал: не предложить ли ему работать у меня? Или лучше не стоит, если сам не спросит? Ведь, помимо прочего, у меня есть Рита.

Дни, когда я ждал Элен, лучшие дни на неделе. Когда единственной пищей, какой хотел мой ум, в какой он нуждался и какую мог переварить, было — планировать ужин.

Конечно, мне приходила в голову простая мысль — и ей тоже: она стала моей женщиной. Женщиной в моей жизни.

Я готовился выйти на рынок, открыть частное агентство. Но это был один вопрос, и когда он разрешился — когда я опять начал ходить по следу, — остался другой. Думаю ли я найти себе кого-нибудь? Такое бывает. Так мужчина в моем положении обычно и делает.

Новая женщина. Не дочь. Мне было только сорок два. Только. И если я приобретал эти… навыки. Если я мог принимать, угощать… Приглашай их пробовать твою стряпню. Подливай им вина.

«Почти одни женщины, Элен…»

Но к тому времени, как я это произнес, к тому времени, как я сделал это не вполне точное замечание, Элен уже примирилась с моей работой частного детектива — ведь и сама она, если на то пошло, перекинулась с чистого искусства на интерьерный дизайн (эту тему, я чувствовал, мне не стоит очень часто затрагивать). И оказалось, что моя работа имеет одну особенность, неожиданную для нас обоих. Большие возможности для меня и источник интереса — забавы? — для нее. Ее старый папаша.