Тишина в Хановер-клоуз - Энн Перри

Питт шел быстро, сгорбившись и опустив голову. На нем были старые сапоги со стоптанными каблуками и грязная, порванная на спине куртка — эту одежду он держал для подобных визитов. Тонкий воротник был поднят до самых ушей, но струйка воды все равно стекала по шее на спину, словно ледяной палец, от которого по телу пробегала дрожь. Никто не обращал на него внимания, разве что уличный торговец иногда скользил по нему взглядом, надеясь продать свой товар. Однако Питт не был похож на человека, у которого водятся деньги. Отвернувшись, он углубился в переулки и проходы между жавшимися друг к другу домами, вспоминая о тепле дома.

Наконец Томас нашел нужную дверь с почерневшим от старости деревом и стертыми от бесчисленных прикосновений металлическими шляпками гвоздей. Он дважды постучал, сделал паузу и повторил стук.

Через пару секунд дверь приоткрылась дюймов на шесть — металлическая цепочка, звякнув, остановила ее движение. Было уже позднее утро, но дневной свет практически не проникал в эти узкие улочки; выступающие верхние этажи почти соприкасались, с карнизов все время лилась вода, отбивая неумолчный, неровный ритм. Пискнула пробегавшая мимо крыса. Кто-то выругался, споткнувшись о кучу мусора. Издалека снова донесся крик: «Старые вещи!», а от реки послышался гудок парохода. Питт почувствовал, как от запаха гнили к горлу подступает тошнота.

— Мистер Пинхорн, — тихо сказал он. — Я по делу.

После недолгой паузы в полутьме показалось пламя свечи. Но Томас все равно ничего не видел, только очертания большого носа и двух темных глазниц. Однако он знал, что Пинхорн открывает дверь сам, опасаясь, что помощники перехватят клиента и лишат его нескольких пенсов.

— Это вы, — недовольно пробормотал Пинхорн, узнав Питта. — Что нужно? У меня для вас ничего нет!

— Информация, мистер Пинхорн. И предупреждение.

Хозяин издал носом хлюпающий звук, потом сплюнул в темноту. Плевок выражал неописуемое презрение.

— Одно дело — ограбление, а другое — убийство, — с расстановкой произнес Питт, нисколько не обескураженный. Он знал Пинхорна больше десяти лет и другого приема не ожидал. — А еще бывает государственная измена, что гораздо хуже.

Ответом ему было молчание, но Томас понимал, что не стоит торопить события. Пинхорн уже сорок лет промышлял скупкой краденого и хорошо знал все риски своей профессии — в противном случае он не был бы до сих пор жив, пленник бедности, невежества и жадности. Он сидел бы в одной из королевских тюрем, таких как Колдбат-Филдс, где изнурительный труд и телесные наказания быстро истощили бы даже его мощное, жилистое тело.

Загремела отстегнутая цепочка, и дверь беззвучно распахнулась на смазанных маслом петлях.

— Входите, мистер Питт.

Пинхорн закрыл за ним дверь и повел по коридору, заваленному старой мебелью и пропитанному запахом плесени. Свернув за угол, они оказались в теплой — на удивление — комнате. Огонь в открытом очаге отбрасывал мерцающий свет на покрытые пятнами стены. Тяжелый красный ковер, явно трофей какого-то ограбления, лежал у огня между двумя плюшевыми креслами. Это было единственное свободное место в комнате. Все остальное пространство было заставлено едва различимыми в полутьме предметами: резными стульями, картинами, шкатулками, часами, кувшинами, вазами и стопками тарелок. В опасно наклонившемся зеркале красным глазом подмигивал огонь.

— Что вам нужно, мистер Питт? — снова спросил Пинхорн и с прищуром посмотрел на инспектора.

Это был крупный мужчина с бочкообразной грудью и круглой головой; его седые волосы были пострижены, как у арестанта, хотя он ни разу не сидел в тюрьме и даже не попадал в полицейский участок. В молодости Пинхорн считался неплохим кулачным бойцом и по-прежнему мог избить человека до полусмерти, если разозлится — время от времени с ним случались приступы ярости.

— Тебе не попадалась пара миниатюр? — спросил Питт. — Семнадцатый век, портреты мужчины и женщины? Или хрустальное пресс-папье с гравировкой в виде свитков и цветов, а также первое издание «Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта?

Пинхорн явно удивился.

— И всё? Вы тащились сюда, чтобы спросить меня об этом? Из-за такой мелочи?

— Мне они не нужны. Я хочу лишь знать, не слышал ли ты о них. Вероятно, года три назад.

Брови Пинхорна удивленно взлетели вверх.

— Три года назад! Рехнулись вы, что ли? Думаете, я помню, что было три года назад?

— Ты помнишь все, что когда-либо покупали и продавали, — спокойно ответил Питт. — На этом держится твое ремесло. Ты лучший скупщик краденого на этом берегу реки, и ты знаешь цену каждой вещи, вплоть до фартинга. Такую редкость, как первое издание Свифта, ты бы запомнил.

— Ко мне ничего не попадало.

— А к кому? Мне не нужны эти вещи, мне лишь нужно знать.

Пинхорн прищурил свои маленькие черные глазки и недоверчиво сморщил нос. Несколько секунд он пристально смотрел на Питта.

— Вы же не станете меня обманывать, мистер Питт, правда? Это будет неразумно, потому что тогда я больше не смогу вам помогать. — Он слегка наклонил голову. — Может, даже не смогу вас защитить во время ваших маленьких путешествий во всякие опасные места, как, например, теперь.

— Не трать зря время, Пинхорн, — с улыбкой ответил Питт. — Тебе тоже нет смысла мне лгать. Ты слышал о Свифте?

— Кажется, вы что-то сказали об убийстве и государственной измене? Это серьезные слова, мистер Питт.

— Они пахнут виселицей, Пинхорн, — с нажимом произнес Питт. — Убийство — точно, а возможно, и предательство. Ты слышал, чтобы кто-то говорил о Свифте? Неважно, кто. Ты знаешь почти все, что происходит на этом берегу реки.

— Нет, не слышал. — Лицо Пинхорна сохраняло выражение мучительной сосредоточенности. — Если кто-то и продавал такую вещь, это было или не в Смоке, или тайно — кому-то, кто уже знал и охотился за ней. И все равно непонятно, зачем ее красть; стоит она гроши. Говорите, первое издание, без всякой надписи или чего еще?

— Нет, просто первое издание.

— Ничем не могу помочь.

Питт ему верил. Он был не настолько наивен и не считал, что прошлые услуги имеют какое-то значение — Пинхорн хотел заручиться его поддержкой на будущее. Скупщик краденого был слишком влиятельным, опасался конкурентов и не знал такого понятия, как верность. Если он что-то знал, то обязательно рассказал бы инспектору, рассчитывая извлечь из этого выгоду.

— Если услышу, я вам сообщу, — прибавил Пинхорн. — Вы мне должны, мистер Питт.

— Да, Пинхорн, — сухо ответил инспектор. — Но немного. — Он повернулся и пошел к массивной деревянной двери и мокрому переулку за ней.

Питт знал и других торговцев краденым. Среди них были владельцы ломбардов, самые бедные из ростовщиков, которые ссужали несколько пенсов людям, дошедшим до полного отчаяния и готовым расстаться с кастрюлями, сковородками или орудиями своего ремесла, чтобы купить еды. Томас ненавидел такие места, в них на него накатывала острая жалость, похожая на удар ногой в живот. Но сделать он ничего не мог и поэтому предпочитал гнев сочувствию. Ему хотелось обрушиться с обвинениями на богачей, на Парламент, на всех, кто живет в достатке или просто не знает об этих десятках тысяч людей, которые связаны с жизнью тонкой, готовой в любую минуту порваться нитью и не могут позволить себе мораль, разве что в ее самых примитивных формах.