Последний инка - Яков Свет

Выслушав Вальверде, инка побледнел от ярости.

– Земли эти и все, что на них есть, – ответил он, – приобрели мой отец и мой дед. А папа и апостол не вправе дарить кому бы то ни было чужие земли. И мир сотворен не богом Иисусом, а великим Солнцем. – Затем Атауальпа, не скрывая едкой иронии, спросил Вальверде: – Каким образом я смогу убедиться, что все, что ты наговорил мне, истина?

Вальверде дал ему библию.

– Эта книга, – сказал он, – писание господнее, и в ней подтверждение моих слов.

Атауалыта перелистал библию и отшвырнул ее от себя. Книга упала в грязь. Тогда Вальверде дал желанный сигнал Писарро.

– Бейте их, – воскликнул он, – они осквернили священное писание!

Писарро взмахнул белым шарфом, и крепость открыла огонь по мирной процессии. В тот же миг Писарро выехал на площадь, и за ним ринулись из засады его воины. Конница врубилась в толпу, на площади поднялась панике. Телохранители инки и царедворцы обратились в бегство, но единственный выход прегражден был телами павших. Своей грудью толпа пробила глинобитную стену и через широкий проход устремилась в лабиринт городских проулков.

В свите инки было немало отважных людей. Они стеной стали вокруг своего повелителя. У носилок инки началась жестокая сеча. Несколько всадников прорвались к носилкам, желая убить Атау-альпу. Писарро с криком: «Кому дорога жизнь, не тронь инку!» – бросился им наперерез и в пылу боя был ранен одним из конников в руку. Он схватил инку за волосы, рванул его на себя, вытащил из носилок, бросил на землю и связал по рукам и ногам…

Королю Писарро донес, что он поднял руку на Атауальпу лишь после того, как этот наглый язычник отверг мирное предложение достойного пастыря Вальверде. Инка оскорбил в его лице святую мать-церковь, и богобоязненным испанским воинам пришлось обнажить оружие и наказать нечестивца.

Вероятно, донесения Писарро (или, точнее, его секретаря, потому что за недосугом великий завоеватель грамоте так и не обучился) вполне удовлетворили Карла V и его приближенных.

Уж кому-кому, а им-то все фокусы такого рода были отлично ведомы…

Как и предполагал Писарро, захват инки привел в полное смятение все его войско. И не только войско. В смятение пришло тау-антинсуйское царство: ведь его глава сапа-инка, государь-самодержец, который единолично владел всеми ключами империи, попал в когти иноземных кондоров. Он был в полной их власти, он волей-неволей должен был выполнять их приказы. Но во всех случаях и при всех обстоятельствах слово инки – закон, его воля священна-Тихая ночь опустилась на Кахамалку. Молчал опустевший город, молчала темная долина, молчало царство четырех соединенных стран.

Но в стане Писарро шел пир горой. Атауальпу угощали ужином.

Инка почти ничего не ел и не пил. Писарро сидел рядом с ним, и Фелипильо бойко переводил полупьяные речи старого заморского тигра.

Язык у тигра был лисий, и он, глядя Атауальпе в глаза, клятвенно заверял его, что испанцы великодушны, что они милостивы к побежденным и что ни один волос не упадет с головы их царственного пленника.

Теперь у Писарро был живой талисман волшебной силы. Все царство Тауантинсуйю – от подножия Чимборасо до соленых пустынь Атакамы – было в его руках, и утро, которое пришло на смену ночи траура, принесло удивительные вести в лагерь на треугольной площади.

Без единого звука пятидесятитысячная армия инки сдалась победителям. «Их всех надо уничтожить», – нашептывали Писарро его братья.

Но Писарро распустил пленных по домам и поступал так отнюдь не из-за человеколюбия. Выгоднее было сохранить пленникам жизнь: к чему перегибать палку – ведь как-никак в Перу не менее пяти миллионов жителей, а испанцев в Кахамалке жалкая горсть, всего лишь сто шестьдесят семь человек.

У горячих источников испанцы захватили десятки тяжелых золотых и серебряных блюд, крупные изумруды, множество мелких золотых украшений. «Добрые христиане» из писарровской стаи были не только убийцами, но и мародерами. Они обшаривали тела павших защитников инки и собрали при этом немало разных ценностей.

«Всё в общий котел!» – таков был приказ Писарро.

Но Писарро не помешал своим стервятникам дотла разграбить царские склады в Кахамалке, а там были горы великолепных шерстяных и хлопчатых тканей.

Писарро рвался к столице поверженного царства – Куско, но выйти из Кахамалки в поход с такими ничтожными силами он не мог. Он направил гонца в Сан-Мигель и просил прислать оттуда подкрепление.

Между тем Атауальпа и в плену вел себя крайне опрометчиво и совершал промах за промахом. От него зависело многое. Если бы он отказался от переговоров с Писарро и тайно приказал своим военачальникам бить захватчиков, Писарро попал бы в безвыходное положение. Но инка поступил иначе. Он пошел на сговор с испанцами.

Атауальпа видел, что его тюремщики одержимы неуемной страстью к золоту, и решил выкупить себя из неволи. Как-то раз он сказал Писарро и его приближенным, что если его освободят, то он даст столько золота, что им можно будет покрыть пол комнаты, в которой велась эта беседа. Испанские рыцари подняли инку на смех – вида-ное ли дело, чтобы он, их пленник, мог собрать такую уйму золота.

Комната была длиной более пяти и шириной свыше семи метров. Инка, возмущенный насмешками испанцев, поднялся на цыпочки, вытянул руки и сказал:

– Я наполню золотом это помещение до места, куда достала моя рука.

И Писарро на этом месте провел красную черту. Затем он вызвал нотариуса. Да, нотариуса. В войске Писарро нотариусы и заплечных дел мастера шли в одном строю, ноздря в ноздрю. Нотариус скреплял печатью признания, вырванные рукой палача, вводил во владение чужой землей, составляя описи награбленного добра.

Атауальпа обязывался заполнить всю комнату золотом до красной черты, а соседнюю, меньший покой, дважды загрузить серебром.

На все это ему давалось два месяца.

Скрепя сердце Писарро пошел на уступку и согласился, чтобы золотые и серебряные изделия не переплавлялись в слитки. Атауальпа на этом выигрывал: ведь блюда, вазы, статуи и прочие изделия из драгоценных металлов нельзя было спрессовать так плотно и тесно, как слитки.

И вот сотни скороходов устремились из Кахамалки во все уголки тауантинсуйского царства. Но не красные шнуры – нити вызова и боя – несли они правителям городов и областей. Инка призывал не к оружию. Он требовал золота. Срывайте золотую и серебряную облицовку со стен дворцов и храмов, опустошайте кладовые и сокровищницы, снимайте ожерелья и браслеты, диадемы и кольца. Спешно, ни минуты не медля, шлите все это в Кахамалку.

И, безропотно следуя велениям инки, великого и непогрешимого, его верные слуги приступили к делу.

Вскоре в Кахамалку поступили первые партии драгоценностей. Писарро потирал руки, любуясь золотыми дисками и блюдами весом в две-три арробы (на наш счет, двадцать – тридцать килограммов). По самой скромной оценке некоторые драгоценности стоили сорок – пятьдесят тысяч песо. А чтобы начеканить сорок тысяч песо, монетным дворам Испании потребовалось бы десять пудов золота!