"Абрамсы" в Химках. Книга третья. Гнев терпеливого человека - Сергей Анисимов

Санитарка оказалась невысокой, крепкой, довольно молодой. Да, лет тридцати. Коротко подстриженные темные волосы, треугольное лицо, жесткое выражение в глазах. Чем-то она напомнила Николаю снайпера Петрову, которой он не раз был обязан жизнью. Звали санитарку Олей, и она была из какого-то не самого мелкого городка в середине России, название которого он раньше слышал всего несколько раз. По образованию Оля оказалась химик-технолог, и это опять же заставляло вспоминать Вику. Хоть тут интуиция не подвела. Обучена она была наскоро – курс молодого бойца да шестинедельная учеба в запасном полку. Пользоваться жгутом, индпакетом, шприц-тюбиком и накладывать шины худо-бедно умела. Стрелять учили, но в бою не была пока ни разу. Силы хватало, решительности тоже. Нормально. Николай потратил на «рядовую Антонову» два часа и с чистым сердцем передал ее своему сержанту. Ну, вот и пополнились до штата. Просто так маршевую роту батальону не дадут. Значит, опять наступление. Дня 2–3, а может быть, и 3–4 дадут на сколачивание: они полезнее, чем вся учебка. А потом снова вперед. Вопрос – куда: дальше на запад или все же лицом к северу? Николай, разумеется, мечтал вернуться в Петербург. Именно вот так, в составе мотострелковой бригады. Он представлял себе улицы родного города, занятые чужаками, и у него натурально темнело в глазах от ярости. Недолгие месяцы партизанской работы на краю Петербурга оставили у него тягостное, больное впечатление. Каждый задрипанный броневик или «Хамви» с пулеметом на крыше означал для них гарантированные потери. Теперь, с собственной боеспособной броней, с противотанковым вооружением, с артиллерией, с иногда прилетающими по вызову ударными и медицинскими вертолетами – о да, теперь все будет иначе.

Николай иногда вспоминал, что в начале войны у них тоже были и броня, и артиллерия, и авиация. И воевать он начал не просто в партизанском отряде, а в правильно организованном батальоне вполне серьезно выглядящей бригады. И разбили их тогда вдребезги. Разницу между «тогда» и «сейчас» он видел невооруженным глазом, но причины ее понимал не особо хорошо. Впрочем, не слишком-то и старался, потому что не под то был заточен. Государство пыталось сделать из него аналитика, потом человека для специальных операций. Ни то ни другое у государства особо не вышло, но партизаном и военным врачом он вроде бы стал неплохим. А поскольку обучался будущий лейтенант Ляхин за счет государства, то все правильно. Не всем становиться уникальными специалистами. Совокупность болтов и тупых заклепок в государственной машине не менее важна.

– Подъем…

Будили их шепотом, а не ревом и матами. Значит, не тревога. Значит, есть шанс, что им дадут еще один день. Неразобранных материалов у него было уже, наверное, полтонны, а от каждой коробки с индпакетами, медицинскими шинами или мягкими пакетами с кровезаменителями будут зависеть десятки жизней. В отряде они по пять раз вымачивали и стирали каждый бинт, как драгоценность берегли каждую ампулу с димедролом, тряслись над любым мусором, собранным в развалинах разбитых и разграбленных аптек. И помогала ему одна медсестра Юля, земля ей пухом… Здесь у него в подчинении несколько квалифицированных человек, но всем им едва хватало сил и времени обслуживать поток раненых в горячие дни и распихивать идущие из тыла медикаменты и материалы по укладкам в дни затишья. Вчера, уже под самый вечер, водитель «Бережного», криво ухмыляясь, принес ему записку, найденную в одной из коробок. Записка была из тетрадного листа в клеточку. Ровным женским почерком, синими чернилами посередине листа было написано: «Мальчики, защитите нас. Не дайте им вернуться. Кто живой останется, приезжайте к нам после победы. Марина, город Ульяновск». И вкладной лист: «Шины пневматические транспортные. Комплектация: 1) шины-сапоги – длинный и короткий, 2) шины-рукава – длинный и короткий, 3) помпа-груша, 4) сумка-упаковка, 5) инструкция. Число комплектов в коробке – 5. Сделано в России. Артель «Белка», г. Ульяновск, 2-й пер. Баумана… 11–10–2013. Упаковщица № 4».

– «Белка», – не своим голосом сказал водитель. – Охренеть. Сделано в России. Артель. «Защитите нас, мальчики…» Даже я им, мля, мальчик…

Это был суровый мужик, с красным от ожога лицом без бровей и ресниц. Николай знал, откуда у него эта отметина – вытаскивал раненого из подбитого БТР. Сейчас его лицо дергалось, и тонкая кожа натягивалась на скулах.

– Садись, Петрович. Посиди со мной. Успокойся.

– Я спокоен, тащ лейтнант. Еще как спокоен, мля. Я вот завтра не буду спокоен. Или послезавтра. Когда бой. И когда Берлин возьмем, тоже уже не буду спокоен. А щас ничего…

Сейчас Николай вспоминал этот маленький эпизод спокойно, а вот вчера его как-то накрыло. Не мог уснуть полночи, ворочался на своей койке, слушая дыхание людей, лежащих в нескольких метрах от него. Грудь нехорошо давило. И проснулся, чувствуя себя паршиво. Чай был горьким, каша пресной, встающей комом в горле. Через несколько часов работы стало полегче. Все вокруг было привычное, нормальное. Вокруг были свои. Нехорошее давящее предчувствие не отпускало, но приглушилось. Ну да, комвзвода наверняка не просто так спросил про готовность. Если наступление не началось сегодня, то оно начнется завтра или послезавтра. Опять работа, опять кровь на полу машины и на ладонях, и дергающееся тело под руками и коленями, и не попасть зажимом в брызгающийся кровью сосуд, а тротилом и кровью пахнет так сильно, что сразу плывет голова. Не сегодня завтра. Еще день на подготовку. Поход по ротам, проверить санинструкторов, помочь им. Передать им очередные сформированные укладки. Может быть, повезет снова увидеть своих ребят. Все трое пережили бои начала ноября, молодцы. Арсений отделался царапиной, плевал он на такое после прошлого своего раза. Костю хорошо приложило о землю, и он был весь в ссадинах и синяках, но это и все. Везение и опыт, разумеется. Вику, в числе десятка других рядовых и сержантов их батальона, представили к «Георгию», обалдеть. Никто из них еще в глаза такой награды не видел. Будет Петрова как эта, как ее… Дурова, что ли. Кавалерист-девица, которая то в казаках служила, то в гусарах, то в уланах. Надо с ней Олю познакомить, они похожи…

– Товарищ лейтенант…

Николай уже и сам почувствовал. Онемев лицом, присел, дотронулся рукой до заледеневшей земли.

– Танки.

Ни одна самоходка так не трясет землю, ни одна БМП, ни даже целое их стадо. Тоже бронированные, тоже на гусеницах, а не так. Земля будто дрожит от страха сама по себе, вес танка тут кажется не таким важным.

– Сзади справа.

Они были уже не одни, кто почувствовал: из палатки выбежали все остальные. Когда танки вынырнули из устья лесной дороги, сразу двое засвистели: лихо, по-футбольному. Обалдуи молодые.

– Наши, – не нужно сказал Филимонов, первый из его санитаров. Хотя почему не нужно – вон та же Антонова стоит, вцепившись в свой автомат. Не знает, то ли бежать уже прочь, то ли со всеми в атаку. – Наши, Оль. Ты что, не видишь? Не трясись так, ты чего?

– Я видала раньше, – мрачно сказала санитарка. – И не раз. Хотя ихние чаще. На нашей улице два «Леопарда» столкнулись, пацаны сдуру полезли смотреть, как там орут и ругаются… Те сопляков увидели, дали пару очередей… Мово малого брата прямо в лоб ударило: у него так азарт и остался на лице, когда хоронили… Не люблю танки. Ненавижу.