"Абрамсы" в Химках. Книга третья. Гнев терпеливого человека - Сергей Анисимов

– Товарищ лейтенант, вас к командиру.

– Спасибо, Филимонов. Сейчас иду.

Николай со вздохом разогнулся от бумаг, положил шариковую ручку и поморщился. Бюрократии развели… Он понимал смысл и значение организаторской работы, на ней держится армия. Но больно уж этого стало много, а ведь он всего лишь командир отделения, прямо говоря. Лейтенант на сержантской должности. И с квалифицированным сержантом в помощниках. Эх, не годится доктор в заведующие… Выживет, так опять в больничные ординаторы пойдет. Во что-нибудь спокойное. Типа классической дерматологии… Или во что-нибудь радостное и оптимистичное. Типа акушерства…

Машинально проведя рукой по щеке, Николай убедился в том, что отросшая за день щетина никуда не делась. Ну ничего, не к полковнику зовут. Полковник понятия не имеет, кто у него отделением сбора и эвакуации раненых в медвзводе 3-го батальона командует. А Карпов свой.

– Здравия желаю, товарищ лейтенант.

– Здравия желаю, товарищ лейтенант. Садись, Колька. Чаю будешь?

– Ты же знаешь, я в душе буддист. Меня спрашивают «ты будешь?», и я отвечаю «буду».

– Не-не, только чай.

– Нормально. Если чайные пакетики новые, неспитые. Моя сестра говорила – «первая производная».

Оба негромко посмеялись. За окном дуло снегом, в щелястую раму сквозило, и горячий чай был к месту. Два лейтенанта обняли каждый свою кружку и протянули руки к блюдцу с черствыми, но не ставшими от этого менее дефицитными сушками. Сушки в бумажном пакете черствели быстро. Восхищало то, что они новые, не с довоенного времени. Что-то уже налаживается.

– Пришла маршевая рота, вся на наш батальон. Без потерь дошли. Почти половину в 1-ю роту дали, от нее до сих пор одно название, сам знаешь… Остальных во 2-ю, и 3-ю, и разведчикам. Тебе я наконец-то санитара выпросил. Ну, и себя не забыл, как ты понимаешь.

– Красивая?

– Нормальная. Учитель начальных классов, их под «младших медсестер» учили в вузе. Молодцы. Поднатаскается, и в самый раз под нее работа. Лучше, чем с автоматом прыгать. Чему потом детей учить будет?

Оба как-то сразу помрачнели. Они видели довольно странные и совершенно точно нехорошие в этом отношении вещи. Даже молодой Карпов, воюющий без года две недели, и тот видел. Озверевших учителей и учительниц средних лет, пошедших воевать после того, как потеряли и свои семьи, и почти всех своих учеников за много выпусков. Озверевших бухгалтеров и документоведов. Озверевших «менеджеров среднего звена». Озверевших врачей. В том числе озверевших вконец, навсегда. Принципиально отказывающихся брать в руки скальпель, или наконечник стоматологической бормашины, или шариковую ручку – кто к чему привык, – и пользующихся АКМ, или РПГ, или РПК. Или удавкой. Видели. Даже видеть такое было тяжело. Слава богу, оба они пока не стали такими. А теперь надеялись и не стать.

– Готовы вы?

– Ну, почти что готовы. Почти все распихали уже по укладкам, ротным санинструкторам мозги прокомпостировали, кто там у них новый. «Бережного» своего помыли, технари в движке покопались спокойно. Ездить будет. Сами отоспались. Тоже почти что. Сколько дней прошло?.. Чувствуем уже, что скоро. А некоторые уже щурятся в ту сторону, ждут. Рискованно, когда длинная пауза. Думаешь: а вот сейчас как они нам дадут… Напряжение в воздухе. А у меня по обезболивающим не идеально, ты знаешь. И санитара не хватает, с того самого, первого моего дня. Во, только сегодня, ты говоришь, дали. Что ты так смотришь?

– Ничего. Сам узнаешь.

К чести Николая, он догадался почти сразу.

– Что, и мне девку?

– Ну почему сразу «девку»? Нормальная девушка, крепкая. Лет тридцать.

Он все же хмыкнул, и Николай пожал плечами. Санитар ему действительно был нужен. Когда вернется в строй тот, кого он потерял в первом же бою, и вернется ли, – можно только гадать.

Бритые наголо лейтенанты просидели над кружками еще почти час. Обсуждали новости батальона, новости бригады, новости дивизии. Новости более серьезного порядка, хотя куда уж серьезнее. Потопление моряками в Северном море очередного вражеского фрегата, на этот раз британского. Потопление у тихоокеанского побережья США, на широте Сиэтла, двух танкеров под американским же флагом. Во всех трех случаях побед добились атомоходы, и это было приятно и неожиданно: русский флот в этой войне вообще показывал класс выше, чем когда-либо с открытия пара и брони. Мировые СМИ называли действия русских атомных субмарин «пиратскими», упирая на то, что танкеры шли под коммерческими флагами и вообще в территориальных водах. А также на тяжелые жертвы среди членов экипажей и серьезные последствия для экологии США и Канады. Главнокомандующий ВМФ России в ответ на эти обвинения в совершенно официальном заявлении предложил противнику «не ныть». Ответ был, вообще-то, некорректный. Американский и Британский Королевский флоты сроду не ныли: это были лучшие флоты мира, и в них служили лучшие моряки мира. Ныли и зудели журналисты и политики, которые как-то не улавливали, что восприятие привычных вводных о «возмутительном и неспровоцированном применении грубой силы» русской стороной уже не особо на людей действует. Сразу десяток с лишним европейских телеканалов, включая германские, французские и голландские, – а также, к всеобщему изумлению, болгарский, – начали ретрансляцию видеосюжетов российского канала «Новая Россия», причем с минимальными комментариями или без комментариев вообще. Болгарскую телепередачу, как сообщалось, прервали через 10 минут, и уже к вечеру мятежный телеканал был закрыт, а его руководство арестовано. Староевропейцы же продолжали, как ни в чем не бывало.

Что это означало, никто особо пока не понимал, и восприятие русскими происходящей с врагами на их глазах перемены было смешанным. Тот же молодой лейтенант Карпов испытывал осторожный оптимизм и довольно квалифицированно и деловито рассуждал о биохимических каскадах и их роли в контроле баланса нейромедиаторов. Многие же другие считали происходящее особо наглым издевательством. Вот покажут своим телезрителям разные такие штуки про жуткие жертвы среди мирных людей, про почти мертвые города, про освобожденные русскими войсками концлагеря с многокилометровыми рвами засыпанных известью костяков. Покажут сделанные русскими съемки допросов взятых ими в бою пленных и самых настоящих перебежчиков. А потом объяснят, что «вот до чего дошел цинизм русских фальшивок». Раньше так уже бывало, и ничего, проглатывали. Сейчас можно было ждать того же самого. Сам же Николай полагал, что им просто парят мозги собственные умельцы информационной войны. В Европе как сидели с заткнутыми ушами и плотно сомкнутыми веками, так и сидят, и никто им ничего показывать не собирается. А если начнут показывать насильно – выключат. В батальоне считалось, что новый лейтенант медслужбы – бывалый человек, и сколько-то людей с ним согласились: да, может быть и так.

Ультиматум Литвы. Глубоко возмущенная угрозой, которую начало представлять продвижение русских войск, Литва «строго предупредила» Правительство России о том, что будет решительно защищать свою независимость всеми законными средствами. Почему на это же самое полгода назад не имела права сама Россия – не уточнялось. Ну и плевать. Литовцев Николай в жизни знал ровно одного человека – Арвидаса Сабониса. Его он уважал. Еще в его училище была милая девочка из Литвы… Впрочем, и этого хватало. Вешать и жечь первых попавшихся людей он не собирался вообще. Литовцев в частности.