Русская сила графа Соколова - Валентин Лавров

— Николай Яковлевич, а кто такой Ломов?

— Если не знаешь, дам почитать одну книжечку… Чернышевский написал.

На следующий день Соболев принес Володе «Что делать?», книгу в то время почему-то запрещенную. Порой власти запрещают книги по таким причинам, которые нормальный разум понять не в состоянии.

Но из чтения этой книги вышла большая история. Об этом — позже.

Гиляровский признавался, что он «зачитывался этим романом. Неведомый Никитушка Ломов, Рахметов, который пошел в бурлаки и спал на гвоздях, чтобы закалить себя, стал моей мечтой, моим вторым героем. Первым же героем все-таки был матрос Китаев».

Как-то прогуливался Володя возле своего дома. Впереди него бежала собака Жучка, верный страж дома Гиляровских. Вдруг из-за угла выскочил какой-то черномазый мальчишка и стукнул Жучку палкой.

— Ах ты, негодяй! — Кровь вскипела у Володи. Его всегда возмущала жестокость, не важно по отношению к кому — к человеку или животному.

Мальчишка дал деру, но Володя догнал его и устроил приличную трепку.

Впрочем, ребята тут же разговорились. Мальчишку звали Оськой, он был сыном циркача, выступавшего под мудреным именем Араба Кабила Гуссейн Бен-Гамо. Началась дружба, которую поддерживал этот самый Кабила. Он обучал своего сына цирковому искусству, и тот уже принимал участие в представлениях как гимнаст.

Циркач стал «выламывать» и Гиляровского. У того вдруг объявились потрясающие способности. Через два месяца Володя отлично работал на трапеции, делал сальто-мортале и ловко запрыгивал на скачущую лошадь.

Занятия эти продолжались два года. Многие тайны циркового мастерства постиг за это время Володя, стал еще крепче и ловчее.

«Впоследствии не раз в жизни мне пригодилось цирковое воспитание, не меньше гимназии. О своих успехах я молчал и знание берег про себя. Впрочем, раз вышел курьез. Это было на Страстной неделе, перед причастием. Один, в передней гимназии, я делал сальто-мортале. Только что, перевернувшись, встал на ноги, — передо мной законоучитель, стоит крестит меня, — писал Гиляровский.

— Окаянный, как это они тебя переворачивают? А ну-ка, еще!..»

Законоучитель был уверен, что гимназиста крутит «нечистая сила». Убедившись, что гимназист делает это по своей воле, он обрадовался и пригласил его к себе домой: «Матушка да ребята мои пусть посмотрят… А я думал уж — они в тебя, нечистые, вселились да поворачивают… Крутят тебя».

В июне 1871 года семнадцатилетний Гиляровский бежал из дома. Как и герой романа Чернышевского «Что делать?», Володя пошел в бурлаки. Так книга, случайно попавшая в руки гимназисту, перевернула его судьбу: из солидного, вполне обеспеченного дома он разом опустился на социальное дно.

Для начала, для закалки проделал он путь пешком от Вологды до Ярославля. Это уже было подвигом, если вспомнить, что в тот год на Волге участились случаи заболевания холерой. Позже, когда Володя с ватагой тянул баржу, он узнал, что тот, чье место он занял в лямке, лежит на расшиве под кичкой. Да, бурлак умер от холеры, и тело его спрятали, ибо хоронить в городе боялись, как бы полиция не сделала какую-нибудь задержку. А пока что Володя ходил вдоль волжского берега и допрашивал встречных, где ему найти бурлаков.

Над гимназистом смеялись и пальцем показывали на достижения науки и техники: на Волге весело пускали дым пароходы — пассажирские или грузовые, тянувшие баржи.

Но все же упрямый гимназист нашел оравушку — четверых загорелых оборванцев в лаптях, покидавших трактир. Они несли в руках штоф и искали местечко поудобней, чтобы устроить небольшой банкет.

Причем знакомство с компанией гуляющих бурлаков произошло в лучших традициях социального дна. Тут же после знакомства Гиляровскому было предложено: «Ай-дате на базар, сейчас тебя обрядить надо… Коньки брось, на липовую машину станем!»

Сапоги продали за три рубля. Взамен Гиляровский обзавелся лаптями. Познакомили с ватагой. Накормили ужином: кашицей с соленой судачиной. Ночевал вместе с другими на песке возле прикола. Это были те самые знаменитые лямочники, о которых еще Некрасов писал: «То бурлаки идут бечевой…»

Ночью жрали комары, мешала мошкара, особенно когда дым от костра несло в другую сторону. Чтобы спасти лицо, приходилось его зарывать в песок. Пробудился от толчка в бок:

— Вставай, братва, вставай…

Закоченевшее за ночь тело отогревали весьма своеобразным и страшным завтраком: приказчик наливал железную кружку мутной сивухи. На «закуску» некоторые пили воду — прямо из Волги.

Потом «хомутались» — впрягались в бечеву. С надрывом пели «Дубинушку», пытаясь сдвинуть с места тяжеленную расшиву. Но все-таки растолкали, пошла, пошла по Волге-матушке…

Сами бурлаки, напрягаясь до предела, топали вдоль берега — то хлюпали по колено в болоте, то, чертыхаясь и проклиная все на свете, путались в прибрежных кустах.

Богатырское сложение, открытое, благородное лицо Гиляровского, пришедшего «тянуть лямку» не ради куска хлеба, а ради любви к приключениям, вызывали уважительное отношение ватаги.

«Мне посчастливилось… — вспоминал Гиляровский, — меня сразу поставили третьим, за подшишечным Уланом, сказав:

— Здоров малый — этот сдержить!

И Улан подтвердил: сдержить!

И приходилось сдерживать — инда икры болели, грудь ломило и глаза наливались кровью.

— Суводь, робя, держись. О-го-го-го… — загремело с расшивы, попавшей в водоворот.

И на повороте Волги, когда мы переваливали песчаную косу, сразу натянулась бечева, и нас рвануло назад.

— Над-дай, робя, у-ух! — грянул Костыга, когда мы на момент остановились и кое-кто упал.

— Над-дай! Не засарива-ай!.. — ревел косной с прясла. Сдержали. Двинулись, качаясь и задыхаясь… В глазах потемнело, а встречное течение — суводь — еще крутило посудину…

А тут еще с десяток мальчишек с песчаного обрывистого яра дразнили нас:

— Аравушка! Аравушка! Обсери берега!

Но старые бурлаки не обижались, и никакого внимания на них.

— Что верно, то верно, время холерное!»

Прошел первый и очень тяжелый бурлацкий день. Не раскаивался ли юноша, что ухватился за бурлацкую лямку? Сам он пишет об этом так: «Устал, а не спалось. Измучился, а душа ликовала, и ни клочка раскаяния, что я бросил дом, гимназию, семью, сонную жизнь и ушел в бурлаки. Я даже благодарил Чернышевского, который и сунул меня на Волгу своим романом „Что делать?”».

* * *

Я предвижу вопрос читателя: «Когда все здоровое растет, развивается вверх, не порочно ли, не противоестественно опускание молодого Гиляровского вниз, на социальное дно?»