Юность - Карл Уве Кнаусгорд

Мимо проехала машина. Я не видел, кто в ней, но все равно помахал. Возле рыбзавода кричали чайки, и я посмотрел, как они кружат над причалом. Волны разбивались о шхеры неподалеку от берега. Я вскрыл конверт. В нем лежали два моих рассказа. Значит, их не приняли. К ним прилагалось письмо, я достал его и принялся читать. Никакого вознаграждения мне не положено. Общий уровень слишком низок, и антология издана не будет.

Но мне, по крайней мере, не отказали!

Я вышел на дорогу и зашагал к нашему желтому домику, рядом с которым стоял старый синий «пежо» Тура Эйнара. Сам он болтал в гостиной с Нильсом Эриком, а с собой привел своего двоюродного брата Эвена, восьмиклассника. Была суббота, и мы собирались в Финнснес. Я только свернул на узенькую тропинку к дому, как они вышли на улицу.

— Готов? — спросил Тур Эйнар.

— Да, — ответил я. — Прямо сейчас едем?

— Ну да.

Я подошел к машине, открыл дверцу спереди и уселся на пассажирское сиденье. Сзади сидел Эвен. Он положил руки на передние кресла и склонился вперед. Глаза у Эвена были голубые и добрые, волосы темные, а над верхней губой пробивались редкие усики. Голос у него иногда срывался в самый неожиданный момент. Тур Эйнар завел машину и медленно поехал по деревне, здороваясь направо и налево с теми, кто направлялся в магазин или уже вышел оттуда. Я принялся вскрывать принесенные с почты письма. Число моих корреспондентов, с которыми я переписывался, когда приехал, сократилось до двенадцати, то есть порой ящик пустовал. Сейчас одно письмо было от Анны. Она была радиотехником на той же студии в Кристиансанне, где работал и я. Сейчас она жила в Молде, кажется, в институте там училась или что-то вроде того, меня это особо не интересовало, а вот с ее стороны интерес наблюдался немалый — письма от нее редко бывали меньше, чем на двадцати страницах.

Я открыл конверт и вытащил толстую стопку бумаги. Следом за ними из конверта вывалился маленький коричневатый комочек. Он упал мне на ногу.

— Это что? — заинтересовался Эвен.

Дьявол. Это была шайба гашиша.

— Где? — я закрыл ее рукой.

— Да вот, из конверта выпало. Это что тебе прислали?

— А, ты про это? Ничего особенного. У меня есть подружка, которая на садовника учится. Деревьями увлекается. Вот и прислала кору редкого дерева.

— Можно посмотреть? — попросил он.

Я смотрел вперед, на туннель в нескольких метрах перед нами. А вдруг он поймет, что это такое? И кому-нибудь разболтает? Поднимется переполох. В Хофьорде учителя поймали с наркотиками. Пьют тут, как черти, но ни гашиша, ни марихуаны, ни амфетамина, ни других подобных веществ не употребляют.

— Дай посмотреть! — не отставал он.

— Не на что смотреть, — отмахнулся я, — просто кора редкого дерева.

— А зачем вообще она ее тебе прислала?

Я пожал плечами.

— Мы с этой девчонкой встречались, — соврал я.

Тур Эйнар бросил на меня быстрый взгляд.

— Ну-ка расскажи, — потребовал он.

— Не о чем рассказывать, — отрезал я и, одной рукой спрятав гашиш в карман, другой схватился за ручку дверцы. Впрочем, зря, потому что вел Тур Эйнар, как всегда, осторожно. Похоже, они с Нильсом Эриком единственные в деревне соблюдали скоростной режим.

— Так ты мне посмотреть-то дашь? — не уступал Эвен.

Какой-то он подозрительно настырный?

Я повернулся к нему.

— Вот ты пристал, — сказал я. — Я уже в карман ее убрал. Это всего лишь гребаная кора.

— Но она же редкая, — возразил он.

— Ты что, корой интересуешься? — спросил я.

— Нет, — засмеялся он.

— Вот и славно. А сейчас будь любезен, дай мне спокойно почитать. — И я принялся просматривать письмо от Анны.

Когда мы спустя несколько часов вернулись домой, Тур Эйнар и Нильс Эрик решили прокатиться на лыжах. Они и меня с собой позвали, но я, как всегда, отказался, сославшись на то, что мне надо работать. Едва за ними закрылась дверь, как я вытащил шайбу, слегка согрел ее, добавил табака и скрутил косяк. Закончив, я задернул шторы, запер дверь, уселся на диван и закурил.

Рядом с моим плакатом с «Бетти Блю» Нильс Эрик повесил еще один, с Чарли Чаплином. И теперь мне почудилось, будто я — это он, поэтому я встал и принялся расхаживать, как он. Развернув стопы и помахивая воображаемой тросточкой, я семенил по гостиной. Получалось так хорошо, что я никак не мог наиграться, поднялся по лестнице, прошел к себе в спальню, где кроме сваленной в кучу одежды и придвинутого к стене матраса ничего не было, снова спустился, прошлепал на кухню и обратно в гостиную. Несколько раз меня разбирал смех — не потому, что мне было весело, а потому, что у меня так хорошо получалось. Бродяга, я крутил тростью и мелко перебирал ногами, время от времени приподнимая шляпу и делая приветственный пируэт. А внутренности у меня заполняло масло, каждое движение отдавалось во всем теле; чуть погодя я улегся на диван, приподнял одно плечо, потом другое, напряг мышцы ног, колени, живот, предплечья, я словно плыл по морю и я же был волнами.

Меня разбудил стук в дверь. За окном было темно. Я посмотрел на часы. Половина шестого. Я сел и потер руками лицо. В дверь опять постучали. В гостиной по-прежнему висел кумар. Открывать не хотелось, но, когда стук возобновился, я подумал, что гость, видно, знает, что я дома, поэтому я распахнул окно, притворил дверь в гостиную и пошел открывать.

На пороге стоял мужчина лет сорока, отец кого-то из учеников, но кого именно, у меня в суматохе память отшибло. В голове тихо шумело.

— Здравствуйте, — сказал я.

— Здравствуй, — поздоровался он. — Я отец Ю. Мне надо бы с тобой поговорить. Ничего серьезного, но это про Ю. Я давно хотел заглянуть, но все никак не получалось. Ты сейчас как, свободен? Время-то внеурочное… — Он рассмеялся.

— Да, конечно, — сказал я, — проходите. Кофе будете?

— Если у тебя есть, то да. Но ради меня не вари.

Он прошел мимо меня на кухню.

— Я как раз хотел сварить, — сказал я, — я тут немного вздремнул. Неделя непростая выдалась.

Он сел за стол. Ни куртки не снял, ни сапог. Я налил в кофейник воды.

Школа и дети считались женской заботой. Женщины ходили на родительские собрания, расписывались в дневниках, помогали в школе и оплачивали школьные экскурсии.

Я включил плиту и уселся напротив гостя.

— Так вот, я по поводу Ю, — начал он, — ему в школе что-то не нравится.

— Вот как?

— Ну да. Говорит, что идти туда не хочет, что лучше дома посидит. Иногда даже плачет. Я спрашиваю, что случилось, — не говорит. Или говорит, что ничего не случилось. Но что-то точно не так, мы же видим. Ему в школу не хочется. Ну, то есть он… прежде ему там нравилось. Когда он поменьше был… Он тогда школу любил. А сейчас… нет… — Он посмотрел на меня: — Вот я к тебе и пришел… Ты не его классный руководитель, наверное, правильнее было бы к ней пойти… Но он о тебе так хорошо отзывается. Ты ему очень нравишься. То и дело — Карл Уве сказал так, да Карл Уве сделал сяк. Вот я и решил с тобой поговорить. Ты же его знаешь.