Заветы Ильича. Сим победиши - Владлен Логинов

Общий вывод: необходимо завершить процесс объединения республик «в одну федерацию, слив военное и хозяйственное дело и внешние сношения (иностранные дела, внешняя торговля) в одно целое, во всем остальном сохраняя за республиками самостоятельность, полную автономию во внутренних делах»1.

Как видим, тезисы ограничивались общей постановкой вопроса о федерации, не определяя ее конкретные организационные формы. И, как писал Сталин в 1923 году, когда он ознакомил с этим документом Владимира Ильича, проект был «одобрен им в бытностью мою у т. Ленина в “Горках”, кажется, в конце августа п/г»789 790. Какие именно мысли и рекомендации были высказаны при этом Владимиров Ильичей, Сталин не указал. Но сразу после этого свидания Сталин пишет первоначальный проект предложений для комиссии ЦК по вопросу об объединении республик, который как раз и проясняет сущность соображений, высказанных Владимиром Ильичей.

Первое: «Признать своевременным объединение республик РСФСР, Украины, Белоруссии и Закавказской федерации в Союз Сов. Соц. Республик». Второе: «В основу объединения положить принцип добровольности равноправия республик с сохранением за каждой из них права свободного выхода из союза». Это были два — хорошо узнаваемых ленинских «гвоздя», на которых держалась его концепция решения проблемы объединения.

Комиссии ЦК поручалось также выработать проект Декларации об образовании Союза и проект Договора о создании Союза, предусмотрев образование «союзных законодательных и исполнительных органов», слияние республиканских комиссариатов — Военно-Морского, Иностранных дел, Внешней торговли, Путей сообщения, Почт и телеграфов в союзные наркоматы и подчинение республиканских наркоматов — НКФ, НКПрод, ВСНХ, НКТруд, РКИ директивам соответствующих комиссариатов Союза. Оба проекта комиссия должна была представить на одобрение Президиума ВЦИК, а затем внести на рассмотрение Первого съезда Советов СССР.

Принципиальные вопросы объединения республик были таким образом обговорены и можно было надеяться, что работа по созданию Союза будет успешно завершена. Может быть, отчасти и поэтому самочувствие у Владимира Ильича все эти дни было очень хорошим.

Самое важное — врачи отметили принципиальный перелом в настроении своего пациента. «Во время визитации, — записывает 1 сентября Кожевников, — В.И. очень бодр. Теперь он не сомневается в том, что здоровье восстанавливается вполне». Теперь его уже беспокоит «мысль о том, что еще целый месяц нельзя будет приступить к обычным занятиям». Но порадовало другое решение консилиума: «При желании, в хорошую погоду, В.И. может прокатиться в экипаже»791 792.

И уже 2 сентября, после полуторачасовой беседы с Зиновьевым, в 18 часов, впервые за время болезни, Ленин выехал за пределы Горок. После стольких дней вынужденного лежания, сидения, вышагивания по исхоженным аллеям знакомого парка, после всяческих ограничений ему хотелось вырваться из привычного круга и он «все время просил пускать лошадей полным ходом». Проехали 10 верст. Остановились в лесу. Владимир Ильич вышел из экипажа, погулял, а потом пустились в обратный путь. После 20-верстовой езды никакой «усталости В.И. не ощущал»793.

На следующий день поездка повторилась, а когда после полуторачасовой прогулки Ленин вернулся в Горки, пустили фотографов, которые и запечатлели его в экипаже, в саду, с детьми и в комнате. «Настроение бодрое, веселое, голова не болит», — записывает Кожевников. В этот день «много разговаривал со мной об отвлеченных вещах»794. И можно лишь пожалеть о том, что Алексей Михайлович не написал о каких именно «отвлеченных вещах» они беседовали.

Прогулки стали ежедневными. Погода стояла хорошая и 4, 5, 6, 7, 8-го (6-го вместе с Надеждой Константиновной, а 7го — с Марией Ильиничной) они уезжали в лес. Там он много гулял, собирал грибы, а иногда, где-нибудь на лужайке, зажмурив глаза, сидел на солнышке. Продолжались и свидания.

4 сентября целый час беседовал с Дзержинским. Они не виделись достаточно долго, и Феликс Эдмундович проинформировал о ходе операции по высылке наиболее активных представителей «антисоветской интеллигенции». В ночь с 16 на 17 августа, по заранее подготовленным спискам, в Москве, Петрограде и некоторых других городах было арестовано более ста человек (в Москве — 61, в Питере — 35), которым предъявили постановление коллегии ГПУ о высылке на три года за границу1.

Списки составлялись на протяжении всего августа, была подготовлена и смета расходов. На одного депортируемого отпускалось около 212 млн. рублей дензнаками 1922 года: германская виза — 49 млн., железнодорожный билет от Москвы до Себежа — 15 млн., билет от Себежа до Берлина — 13 тысяч германских марок (по курсу 1 тыс. марок = 6–7 млн. рублей), питание на двое суток до Себежа — 8 млн. рублей, от Себежа до Берлина 2 тыс. марок и временное пособие — 5 тыс. марок795 796.

Впрочем, вскоре выяснилось, что часть отъезжающих (33 человека) заявили о желании уехать с семьями за свой счет. И по маршруту не Москва — Берлин, а до Риги, или на пароходе от Петрограда до Штеттина. Их сразу освободили, дав неделю на сборы797.

Освободили из-под ареста, помимо 12 человек, находившихся под домашним арестом, также профессора Н.О. Лос-ского и журналиста Н.М. Волковысского, которые взяли на себя работу по оформлению документов. Им предоставили автомобиль, и на их плечи легли все хлопоты по получению виз, по обмену рублей на инвалюту для депортируемых и их семей798.

30 августа газета «Известия» опубликовала интервью Троцкого американской корреспондентке ЛА. Стронг. «Те элементы, которые мы высылаем или будем высылать, — заявил он, — сами по себе политически ничтожны. Но они потенциальные орудия в руках наших возможных врагов.

В случае новых военных осложнений… все эти непримиримые и неисправимые элементы окажутся военно-политической агентурой врага. И мы будем вынуждены расстреливать их по законам войны. Вот почему мы предпочли сейчас, в спокойный период, выслать их заблаговременно. Ия выражаю надежду, что вы не откажетесь признать нашу предусмотрительную гуманность и возьмете на себя ее защиту перед общественным мнением»1.