Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы - Константин Михайлович Симонов

Катя. Сегодня не удастся. Мне нужно допечатать еще двадцать страниц.

Ваганов. Опять!

Катя. Не сердись. Я ведь тебя предупредила, что буду сегодня занята.

Ваганов. Ну, когда ты на лекциях, в университете, хорошо, я все понимаю. Но если бы ты знала, как меня злит эта твоя стукотня на машинке.

Катя. Ничего не поделаешь. Приходится.

Ваганов. Приходится! Сидеть ежедневно из-за этих несчастных денег. Прости, не могу об этом спокойно. Думать об этой ерунде, когда, кажется, на свете нет вещи, которой бы я для тебя не сделал.

Катя. А ведь об одной вещи я тебя просила, а ты не сделал.

Ваганов. О чем ты просила?

Катя. Не говорить со мной об этом.

Ваганов. Хорошо. Трудно не говорить об этом, по хорошо, не буду. Сиди, работай, я сейчас уйду. Я ведь только так, на всякий случай спросил про театр – вдруг ты передумала. А зашел потому, что у меня есть для тебя новость. Тебе письмо от Алексея. На мой адрес.

Катя. На твой адрес?

Ваганов. Да, на мой адрес. Как видишь, он решил раньше, чем ты. Вот оно.

Катя, торопливо вскрыв конверт, начинает читать письмо. Постепенно лицо ее становится спокойнее.

(Наблюдая за нею.) Ну, что там? Что он пишет? Все в порядке?

Катя. Да, кажется, в порядке… Пишет, что раньше был на передовых, а теперь попал в тыл – жив, здоров…

Свет постепенно гаснет. В темноте слышны далекие разрывы. Свет снова загорается, но левая и правая части сцены остаются в полумраке. Посредине задняя стена комнаты исчезла. Там, где она была, теперь виден кусок выжженной солнцем степи. Вдалеке – синие холмы, и над ними ярко-красный закат. Большая госпитальная палатка, в отдалении виднеется еще несколько. В землю вкопан столбик с умывальником. Марков пишет, положив на колени планшет. У него перевязана голова. Капитан – человек лет тридцати, с правой рукой на перевязи, ходит, поглядывая на Маркова. За брезентовым оконным переплетом видна белая шапочка врача, сидящего внутри палатки.

Капитан. Пиши – дочке трофейную куклу привезу. (Вытаскивает из кармана пеструю куколку на шнурке.) Доктор, хороша кукла, а?

Врач (из окна). Ничего.

Капитан. С их штабной машины снял. На заднем стекле болталась. Говорят, самураи на счастье этих кукол вешают. Вроде амулета. На счастье! А она – вот она! Не помогла!

Марков. Ладно, диктуй.

Капитан. Сейчас. Так. Значит, про куклу написал… А хорошо корреспондент сделал, что за письмами заехал. Хороший парень. Да?

Марков. Хороший, хороший. Ты диктуй, а то не успеешь.

Капитан. Он куда пошел-то?

Марков. За папиросами на дорогу. Диктуй, а то брошу.

Капитан. Значит, про куклу написал. Черт его знает, но умею я – письма. Когда увидишь, то откуда слова берутся. А начнешь писать: люблю, целую – и все. Хоть бы ты посоветовал.

Марков. Плохой я советчик, капитан. Мне на мои письма и то не отвечают.

Капитан А сам виноват. Не надо врать: мол, извините за почерк тороплюсь, нахожусь в глубоком тылу и все в порядке. А ты чем врать, все, как тогда было, описал бы. Что ранен, что в госпитале лежишь, сто страниц бы накорябал, да руки еще от слабости не действуют как положено. В два счета ответила бы!

Марков. Хорошо говоришь, капитан, но нельзя мне было этого написать ей.

Капитан. А почему же?

Марков. Долго объяснять.

Капитан. Все гордость. Ну, ничего, может, еще ответит.

Марков. Едва ли. На письма чаще всего или сразу отвечают, или никогда. Ты лучше диктуй.

Капитан. Сейчас.

Пауза.

Красивая?

Марков. Диктуй!

Капитан. Пиши: привет матери; скажи, что скоро вернусь.

Входит корреспондент. Он в военном обмундировании, каска прицеплена к поясу, на груди болтается «лейка». Излишнее количество предметов военного снаряжения выдает в нем человека глубоко штатского.

Корреспондент. Написали?

Капитан. Сейчас. Доктор! У вас как?

Врач (из окна). Подвигается.

Марков. В Москву самолетом, а обратно?

Корреспондент. Тоже самолетом. У нас ведь тут в пустыне цинкографии нет. Подскочу в Москву с негативами, клише сделаю, – и обратно.

Марков. Примерно через неделю?

Корреспондент. Может, и раньше. Хотя кто знает?! Там, на западе, кажется, тоже что-то начинается. Скажут: Гофман! Три часа на сборы! Вот и не вернусь через неделю. Думаешь так, а выходит иначе. Я с вами тоже месяц назад договаривался за рекой встретиться, а вы в тылу окопались.

Капитан. Что?

Корреспондент. Шучу. Все известно. А я рад, что опять вас вижу, ей-богу. Меня, когда я у вас во время боев в батальоне сидел, уж ругали, ругали в редакции – что ты все у саперов да у саперов. А я говорю: люблю саперов!

Капитан. И правильно делаешь. Хорошие люди – саперы. Вон хоть Алексей Степанович! Ты спроси его, сколько он на гражданке мост строил? А?

Корреспондент. Сколько?

Марков. Год, два.

Капитан. А здесь за сколько мы с тобой мост навели?

Марков. За девятнадцать часов.

Капитан. Вот то-то и оно-то. Саперы…

Корреспондент. Быстро. И это ведь под огнем!

Марков (улыбнувшись). Потому и быстро, что под огнем.

Пауза.

А вы, Гофман, стали окончательно военным человеком.

Корреспондент. Правда?

Марков. Амуниции у вас поубавилось. Много амуниции – это ведь штатская страсть!

Капитан. Да уж ты поначалу прямо как ходячий цейхгауз был.

Корреспондент. Ладно, ладно. Вы, чем смеяться, лучше бы писали. Мне до аэродрома еще двадцать верст ехать.

Капитан. Сейчас. Одну минуту. (Задумывается.) А, все равно. Пиши: люблю, целую, обнимаю и так далее. И точку ставь. (Берет письмо здоровой рукой и отдает корреспонденту.) Доктор, как вы там?

Врач (из окна). Сейчас готово.

Капитан (заглядывает в окно). Да вы там целую диссертацию написали!

Корреспондент (Маркову). А вы что ж?

Марков. Писать? Нет. А вот… (Отводит корреспондента в сторону и пишет что-то на папиросной коробке, оборвав у нее края.) Вот вам адрес и просьба: приедете в Москву – сходите по адресу. Там в том же доме, что этот строительный институт, живет его директор – Андрей Сергеевич Ваганов.

Корреспондент. Что передать ему?

Марков. Ему – ничего. Но у него, если не ошибаюсь, есть жена. Катерина Алексеевна.

Корреспондент. Что передать ей?

Марков. Ничего. Просто придите и посмотрите на нее, – как она выглядит, как… В общем, посмотрите как следует, понимаете?

Корреспондент (нерешительно). Более или менее. А о вас ей ничего?

Марков. Ни слова. Посмотрите, а когда вернетесь – расскажете. Вот и все.

Корреспондент. Постойте, постойте, я ведь незнаком! Как же…

Марков. А