Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы - Константин Михайлович Симонов

Ваганов. Что потом?

Катя. Потом?.. Ты когда-то говорил, что если бы я была одна, ты бы молчал и ждал. Я сейчас одна. Что ж, это были слова?

Звонок. Катя выходит и возвращается с корреспондентом. Он без фуражки, на нем штатский плащ, из-под которого видны сапоги.

Корреспондент. Товарищ Ваганов?

Ваганов (удивленно). Да, я.

Корреспондент. Извините за вторжение. Я из ТАССа. Мне поручено сфотографировать вас в связи с последними работами вашего института и лично вашими научными работами.

Ваганов. Собственно, я больше занимаюсь техникой…

Корреспондент (решительно.) Блестящая техника – всегда наука. (Улыбнувшись.) А в общем, я не специалист. Я только фотокорреспондент, и мне поручено сделать ваш снимок именно сегодня. Так что еще раз простите за вторжение, и прошу не отказать. Ровно одна минута!

Ваганов (машинально поправляя галстук). А почему, собственно, так спешно и почему не в институте?

Корреспондент. Ничего не поделаешь! Оперативность – наш бич! Был у вас в институте, потом на квартире – направили сюда. Попрошу вас вот так, поближе к лампе. Отлично. (Повернувшись к Кате и внимательно посмотрев на нее.) Как вам кажется, такой ракурс будет хорошо?

Катя (пожав плечами). Не знаю.

Корреспондент. Хорошо! (Два раза небрежно щелкает «лейкой»). Все. Благодарю! (Обращаясь к Ваганову, но поглядывая на Катю.) Учтите, что, являясь редким исключением среди людей своей профессии, я действительно пришлю вам снимки. (После короткой паузы, придумав, как еще протянуть время.) Только если не затруднит, напишите, пожалуйста, сами на бумажке ваш точный адрес, а то я вечно – нацарапаю на папиросной коробке, а потом теряю.

Ваганов (ощупывает карман). У меня нет с собой…

Катя. Там у меня на письменном столе блокнот и ручка.

Ваганов выходит в другую комнату.

Корреспондент (глядя на Катю, тихо и быстро). Когда я был на квартире у товарища Ваганова, мне сказали, что он у жены. Вы его жена, да? (Не дождавшись ответа, наводит на Катю «лейку».)

Катя. Что вы делаете?

Корреспондент. Как видите – снимаю вас.

Катя. На это обычно просят разрешения.

Корреспондент (улыбаясь). А мне разрешили.

Катя. Кто разрешил?

Корреспондент. Да уж разрешили. (Пряча «лейку», на секунду распахивает плащ.)

Катя (заметив мелькнувшее под плащом обмундирование). Откуда вы? Скажите, откуда вы?

Входит Ваганов.

Корреспондент. Я из ТАССа. Очень вам благодарен. Всего доброго.

Ваганов (отдавая корреспонденту записку). До свидания!

Корреспондент (обращаясь неопределенно: не то к Ваганову, не то к Кате). А фотография будет доставлена! Можете быть спокойны! (Выходит.)

Молчание. Слышно, как захлопнулась наружная дверь. Катя поворачивается к Ваганову.

Катя. Что все это значит?

Ваганов. Что?

Катя. То, что этот человек пришел сюда?

Ваганов. Ты же слышала. Ему сказали у меня дома, что я ушел сюда. Я всегда говорю, куда ухожу.

Катя. Да, но почему ты сказал у себя дома, что ты уходишь к жене?

Ваганов. Не может быть, это какая-то путаница.

Катя. Андрей!

Ваганов. Я же тебе говорю…

Катя. А ты не говори. Лучше молчать, чем говорить неправду.

Ваганов. Хорошо. Я тебе сейчас все объясню. Я виноват, но и ты сама тоже в этом виновата.

Катя. Опять я виновата?

Ваганов. Ну, хорошо, я виноват, я один. Я так верил, что ты придешь ко мне, что ты будешь моей женой, и так ждал этого, что уже говорил дома, и, признаюсь тебе, не только дома, в институте говорил так, словно это будет завтра. Я не мог себе представить, что будет иначе. И когда все вышло не так, – стыдно, глупо, все вместе, но я уже не мог сказать правду. Я стал объяснять, что ты еще просто не переехала ко мне. Глупо, но что поделаешь, могу только обещать, что этого больше не будет,

Катя (с горечью). Больше не будет… Нам бы с тобой в детский сад. Там, как скажешь: больше не буду, – все прощают.

Ваганов. Неужели это такой позор, если кто-то подумал, что ты моя жена?

Катя. Разве я об этом? Но неужели ты не понимаешь, как это нехорошо, нелепо устроить так, чтобы люди думали, что я на самом деле твоя жена, и только пока, из приличия, не желаю переезжать к тебе?

Ваганов. Неужели тебе так важно, что о тебе подумают?

Катя. Ты опять не понимаешь меня. Пусть думают, что хотят. Но ты, как мог сделать это ты, которому я так верила?

Ваганов. Верила?

Катя. Да, верила. Мне сейчас даже кажется, что ты не сам отдал это письмо. О чем вы так шумели тут с дядей Колей, пока я выходила?

Ваганов (после молчания). Да… Что дальше?

Катя. Что?

Ваганов. Да, ты угадала. Да, я не хотел отдавать тебе письма, а он меня вынудил. Правду так правду, до конца так до конца. Это так. Я это сделал потому, что люблю тебя и считал и сейчас считаю, что это правильно. И говорю это прямо и спрашиваю тебя: что дальше?

Катя растерянно молчит.

Ты молчишь потому, что сама не знаешь – что дальше? А я знаю. И скажу. Дальше – одно из двух. Или ты принимаешь меня таким, какой я есть и, скажу честно, меняться не собираюсь…

Катя. Или?

Ваганов. Не спеши. Это трудно сказать, но я скажу! (После молчания.) Только сначала ты ответь мне! Да, я такой-сякой, плохой – об этом не прочь был поговорить Алексей, об этом любит говорить твой дядя Коля. Один я ни разу не сказал тебе дурного слова о них, а они… О! Когда дело касается меня, они за словом в карман не лезут… Ну, ладно, пусть я такой, каким они желают меня изобразить в твоих глазах… Подожди, не перебивай меня. Пусть я такой. Но что же меня держит тут, в конце-то концов? Что, кроме любви, я спрашиваю? Почему я высиживаю тут все эти бесконечные вечера? Почему терплю все твои сомнения и колебания? Почему я жду, чего я жду? Что мне тут нужно, кроме тебя? Что мне надо от тебя, кроме того, чтоб ты любила меня, хоть вполовину того, как я люблю тебя! Да, ты просто-напросто еще не знаешь, что такое настоящая любовь. Не такая, как у этих ангелов – им только крылышек не хватает, не такая, чтоб выбирали дорожку посуше, чтобы – песочком посыпана… А чуть подождливей – уже задумаются, как бы ноги не промочить. Не такая! А такая, когда все средства хороши, чтобы услышать: да! Да,