Дверь с той стороны - Владимир Михайлов

– Вы должны доползти. Доползти, освободить меня от обтекателя — при здешнем напряжении гравитации это совсем не трудно, — выпрямить и лечь поверх крестообразно.

– Вы думаете, они…

– Не знаю, поймут они или нет, что это означает. Но садиться не станут, чтобы не сжечь нас. Спустят человека. А там уж разберутся…

– Ползу, — сказал Горин.

Он и в самом деле двигался. Между пепельницей и валявшимся на камнях вверх ногами искореженным креслом было относительно ровное место, можно было надеяться проползти и не разрезать скафандр. Там, где лежал профессор, придется ползти осторожнее: там, по-видимому, будет больше металлических обломков. Ползти придется не прямо, а по дуге, минуя место, где произошел взрыв: этот район наверняка не пройти даже на ногах, не то что на животе. Горин полз, стукаясь головой о внутреннюю поверхность шлема и отплевываясь, когда текущая сверху кровь попадала на губы.

– Но если я положу вас горизонтально… — пробормотал он.

Серов услышал его.

– Не бойтесь. Это буду уже не я. Видите ли, у меня помяло регенератор, и он действует все хуже, так что…

Горин застонал.

– Я понимаю, друг мой, и мне очень неудобно, что придется оставить вас одного.

– Ненадолго, — прохрипел Горин.

– Но это будут невеселые минуты. Ищите утешение в одном: те, кто прилетит сюда после нас, останутся в живых. Их корабль не взорвется, как наша «Заря».

– Да, — буркнул Горин.

Голова грозила расколоться; он повернул голову в шлеме вправо, нашарил вспухшими губами рожок первой помощи и высосал еще одну таблетку. И снова зашевелил руками и ногами, передвигаясь меж обломков, как древняя рептилия.

– И потом, — сказал Серов, — как-никак мы сделали открытие.

– Только не знаем какое.

– Пласт или жизнь? Я думаю, что это все же жизнь. Во всяком случае, я записал это в полевой блокнот. Руки, к счастью, уцелели. Блокнот будет лежать на груди. — Серов говорил теперь, отделяя слово от слова долгими паузами. — Когда вы ляжете сверху, возьмите его и положите у себя на груди. Пусть его найдут. Обязательно…

– Спасибо вам, профессор, — пробормотал Горин.

– Что вы? За что?

– Вы помогли мне. Иначе я умер бы, думая, что во всем виноват кто-то из наших, из экипажа. Я решил, что взрыв произошел по чьей-то небрежности…

– Я знал, почему вы говорили о субъективных причинах. Но это было не так, мы с вами установили. Вас извиняет то, что это первая ваша экспедиция. Иначе вы бы знали. Это были не такие люди. Им можно верить больше, чем себе.

– За это я и благодарю вас.

– Нет, что вы. Я просто помог вам прийти в себя. Вы видите меня? Я зажег фонарик, но плохо представляю, с какой стороны вы должны появиться.

– Не беспокойтесь. Я ползу по пеленгу. Рано или поздно я вас увижу.

– Хорошо, друг мой. Я пока помолчу. Попробуйте сэкономить. Перед глазами, знаете ли, такие круги… Но вы будете слышать мое дыхание. Хорошо, если бы вы увидели фонарик, прежде чем оно прекратится.

– Я увижу, профессор, — пробормотал Горин. — Увижу…

– Тогда прощайте, друг мой. Я, кажется, отключаюсь.

– Подождите, профессор, — попросил Горин.

Теперь он слышал только дыхание, громкое и хриплое, все более учащающееся. Он полз, и лужица плескалась в скафандре. Ползти приходилось, минуя обломки «Зари», разметанные внезапным и мощным взрывом, от которого уцелели лишь они двое, вышедшие, чтобы взять пробы грунта там, где он не был обожжен при посадке корабля. Горин полз и знал, что доползет. Посветлело. В черныx камнях отразился первый луч солнца. Оно всходило впереди, и Горин подумал, что теперь ему будет легче ползти. Всегда легче, если видишь, куда надо двигаться.

Часы показывали половину десятого. Кира лежала на диване. Стояла тишина, но что-то тревожное мешало ей быть полным безмолвием. Кира чувствовала себя так, как если бы кто-то настойчиво смотрел на нее. Она подняла голову. Кто-то сидел в кресле и действительно смотрел на нее.

Она не испугалась; скорей удивилась. Но человек встал, и она увидела, что это Александр, и у нее захватило дыхание. Александр стоял перед нею и улыбался, и тут Кира ощутила, как в нее проникает страх. Наверное, так и должно происходить, когда человек становится свидетелем чуда.

Обратный путь был еще короче.

Но прежде был путь туда. Они держались за руки и молчали; любое сказанное слово опять ввергло бы их в тот иррациональный разговор, который они успели уже возненавидеть.

После обычной для приземельского кораблика тесноты внутренность прозрачной сферы, куда они попали, показалась обширной. Снаружи, доступный взорам, поднимался крутой и высокий борт «Летящего среди звезд». Он был ярко освещен, и телекамеры неотрывно держали его под прицелом. Глухие голоса провожавших блуждали, отражаясь от вогнутых стен. Шуршала обертка наивных пакетиков, приготовленных в последний момент; их втискивали в каменные ладони уезжающих — совали так заискивающе-настойчиво, словно в измятых свертках находились талисманы любви и памяти. То тут, то там вспыхивали последние поцелуи — искры между навечно размыкающимися контактами, громкие, краткие и ненужные.

Затянувшееся ожидание накалилось до предела. Люди чувствовали, как теряют они равновесие, балансируя на грани отчаяния и одиночества. Наиболее решительные уже перешагнули мыслями через то, что навсегда уходило из жизни, и обратились к тому, что должно было в ней остаться. И Кира почувствовала, что Александр — после того, как он пробормотал невнятное «жди» и она вымученно улыбнулась в ответ, — расстался с нею, хотя еще стоял рядом и рука могла дотронуться до него.

Сигнал они расслышали не сразу. Телеоператоры экстатически изогнулись, приникая к видоискателям. Путники какое-то малое мгновение толпились около выхода. Потом они скрылись, и последний, вырвавшись, проскользнул между уже начавшими смыкаться створками. Серо-зеленый борт стал отдаляться; в пронесшемся вздохе были ужас и облегчение вместе. Но это еще только зал прощаний, покинутый экипажем звездолета, заскользил по направляющим, укрываясь под защиту конструкций стартового спутника. Стал виден весь корабль, затем и рамка из черного неба. Всех чуть качнуло; это зал, чьи прозрачные переборки были, наверное, сделаны из отвердевших слез, вернулся на свое место в системе сооружений спутника «Большой Космостарт». «Летящий среди звезд», из рода длинных кораблей, висел устойчиво, словно центр мироздания. Но настал миг, и вселенная пошатнулась. Стартовые двигатели выговорили слово «прощай», уходящее в бесконечность. По вселенной прошла рябь, а когда унялась, одним кораблем стало меньше в мире людей, одной звездой больше на небе Земли.