Вдали от безумной толпы - Томас Харди

– Батшеба, – сказал он с нежностью и недоумением и шагнул ближе. – Если бы мне знать только одно: позволите ли вы мне любить вас, добиваться вас и в конце концов на вас жениться… Если бы мне это знать!

– Но вы никогда этого не узнаете! – прошептала она.

– Почему?

– Да потому, что никогда не спрашиваете.

– Ах! Ах! – радостно засмеялся Габриэль. – Родная моя!..

– Зачем вы послали мне сегодня утром это скверное письмо? – перебила она его. – Это доказывает, что вы ничуточки не любите меня и готовы были меня покинуть, как все остальные. Это было прямо бесчеловечно с вашей стороны! Ведь я была вашей первой и единственной любимой, а вы – моим первым поклонником. Уж я вам этого не забуду!

– Ах, Батшеба, ну можно ли так обижать человека! – сказал он, и радостная улыбка не покидала его лица. – Вы же знаете, как оно было: я, холостяк, вел дела такой привлекательной молодой женщины, и мне ох как солоно приходилось! Ведь люди знали, какие у меня к вам чувства, а тут еще принялись распускать про нас сплетни, вот мне и подумалось, что это может бросить на вас тень… Никому невдомек, сколько я из-за этого перетерпел да перемучился!

– И это все?

– Все.

– Ах, как я рада, что пришла к вам! – с чувством благодарности воскликнула она, вставая. – Я стала куда больше думать о вас с тех пор, как вообразила, что вы больше не хотите меня видеть. Но мне пора уходить, а то меня хватятся… А знаете, Габриэль, – с легким смехом добавила она, когда они направились к дверям, – ведь можно подумать, что я приходила к вам свататься, какой ужас!

– Что ж, так оно и должно быть, – отвечал Оук. – Я проплясал под вашу дудку немало миль и немало лет, чудесная моя Батшеба, и грешно было бы вам не заглянуть ко мне разочек.

Он проводил ее до самого дома, по дороге рассказывая ей, на каких условиях берет в аренду Нижнюю ферму. Они очень мало говорили о своих чувствах. Такие испытанные друзья, очевидно, не нуждались в пышных фразах и пылких излияниях. Столь глубокая прочная привязанность возникает (правда, в редких случаях), когда двое людей, встретившихся в жизни, сперва поворачиваются друг к другу самыми трудными сторонами характера и лишь со временем обнаруживают лучшие свои черты; поэтому романтика постепенно прорастает сквозь толщу суровой прозаической действительности. Такое прекрасное чувство – camaraderie[48] – обычно зарождается на почве общих интересов и стремлений и, к сожалению, редко примешивается к любви представителей разных полов, потому что мужчина и женщина объединяются не для совместного труда, а для удовольствий. Но если счастливое стечение обстоятельств позволяет развиться подобному чувству, то лишь такая сложная любовь бывает сильна как смерть – любовь, которую не загасить никаким водам, не затопить никаким потокам, любовь, в сравнении с которой страсть, обычно присваивающая себе это имя, лишь быстро рассеивающийся дым.

– Пусть наша свадьба будет самой скромной, незаметной и простой.

Это сказала Батшеба Оуку однажды вечером, через некоторое время после события, описанного в предыдущей главе, и он просидел добрый час, размышляя о том, как ему выполнить в точности ее пожелание.

– Разрешение… Да, надобно получить разрешение на брак без оглашения, – сказал он себе наконец. – Значит, первым делом разрешение.

Через несколько дней в Кэстербридже темным вечером Оук выходил неслышным шагом из дома судки. На обратном пути он услыхал чьи-то тяжелые шаги и, обогнав шедшего впереди человека, обнаружил, что это Когген. Они шагали вместе до самого селения, пока не поравнялись с узеньким переулочком, проходившим позади церкви, где стоял коттедж Лейбена Толла; тот недавно сделался приходским причетником и по воскресеньям все еще испытывал смертельный страх, произнося суровые слова псалмов, которые никто не смел повторять за ним.

– Ну, до свиданья, Когген, – сказал Оук. – Мне сюда.

– Да ну! – удивленно воскликнул Когген. – Что же такое нынче стряслось, осмелюсь вас спросить, мистер Оук?

Оуку подумалось, что с его стороны будет некрасиво, если он не расскажет Коггену все как есть, ведь Джан был верен ему и надежен как сталь все годы, когда он страдал по Батшебе, и он сказал:

– Умеете вы хранить тайну, Когген?

– Неужто вы не знаете? Небось я не раз вам это доказывал.

– Знаю, знаю. Так вот, мы с хозяйкой собираемся обвенчаться завтра утром.

– Силы небесные! А ведь, по правде сказать, мне иной раз кое-что приходило на ум, да, приходило. Но держать все в тайности! Ну да дело не мое. Желаю вам с ней всяческого счастья!

– Спасибо, Когген. Уверяю вас, такая молчанка мне вовсе не по душе, да и ей тоже, но справлять веселую свадьбу не больно-то пристало, вы сами знаете почему. Батшебе уж очень не хочется, чтобы в церковь набился весь приход глазеть на нее, она боится этого и очень тревожится, вот я и стараюсь все так устроить, чтобы ей угодить.

– Понимаю, и мне думается, это правильно. А вы сейчас к причетнику?

– Да. Может, и вы пойдете со мной?

– Боюсь только, как бы наши труды не пропали даром, – заметил Когген, шагая рядом с ним. – Старуха Лейбена Толла за полчаса раструбит об этом по всему приходу.

– Ей-богу, раструбит! А ведь мне и невдомек! – Оук остановился. – А все же мне надобно с вечера его предупредить, ведь работает он далеко и уходит из дому спозаранку.

– Слушайте, как надо взяться за дело, – сказал Когген. – Я постучусь и вызову Лейбена на улицу: надобно, мол, с ним потолковать, а вы стойте в сторонке. Он выйдет, вы ему все и выложите. Ей нипочем не догадаться, зачем он мне понадобился, а для отвода глаз я заброшу словечко-другое про хозяйственные дела.

План был одобрен, Когген смело шагнул вперед и постучал в дверь миссис Толл. Она открыла сама.

– Мне надобно кое о чем потолковать с Лейбеном.

– Его нет дома и не будет до одиннадцати. Как только он кончил работу, пришлось ему отлучиться в Иелбери. Можете говорить со мной – я за него.

– Пожалуй, что нет. Постойте минутку, – и Когген завернул за угол дома посоветоваться с Оуком.

– Кто это с вами? – осведомилась миссис Толл.

– Да так, один приятель, – отвечал Когген.

– Скажите, что хозяйка наказала ему ждать ее у церковных дверей завтра в десять утра, – шепотом произнес Оук. – Чтобы он обязательно пришел да оделся по-праздничному.

– Праздничное платье выдаст нас с головой, – заметил Когген.

– Ничего не поделаешь, – сказал Оук. – Втолкуйте же ей это.

Когген добросовестно исполнил поручение.

– Что бы там ни было, дождь либо ведро, снег либо ветер, он все одно должен прийти, – добавил от себя Джан. – Дело страсть какое важное. Видите ли, ему придется засвидетельствовать ее подпись на бумаге, тут она с одним фермером заключает договор на долгие годы. Я выложил вам все как есть, матушка Толл, оно бы и не следовало, да уж больно я люблю вас, хотя и безнадежно.