Небо цвета стали - Роберт М. Вегнер

– Нет. Не так. В лагерях… – Она заколебалась, стараясь отыскать нужные слова. – По дороге на север… все рассказывали о войне… Говорили о том, как наши колесницы разгонят кочевников, как при одном виде их развернут они лошадей и сбегут, вопя от страха. Говорили, что… что это уже не будет резня безоружных караванов, как во времена Кровавого Марша, и не битва с каждым племенем отдельно. Что теперь уже нет племен – есть только верданно. Что мы сильны… что… – Внезапно голос отказался ей служить, глаза защипало, а где-то в груди поднялась волна безграничной печали. – Мои братья… говорили… похвалялись, что подарят мне десять трофейных… коней! А теперь я даже не знаю, живы ли они-и-и-и!..

Она расплакалась. Что ж, то, к чему ее не сумели вынудить ни похититель, ни банда подростков с палками, ни пробуждающий ужас «избавитель», – удалось этой светловолосой лекарке. Может, потому, что те хотели увидеть ее страх, а даже маленький трус обладает достаточной гордостью, чтобы не дать удовлетворение врагам, а Тсаэран не хотела ничего, кроме того как поговорить на родном языке.

– Тихо, – обняла ее и прижала к себе женщина. – Все хорошо. Это не твоя вина, не должны они были брать тебя на войну. Но поплачь, если хочешь. Слезы – это дождь, который вымывает засохшую кровь из наших ран. Плачь.

Меекханка прижимала ее, ласково укачивая и напевая себе под нос спокойную мелодию.

Прошло немного времени, пока Кей’ла не успокоилась. Красная полоса на стене исчезла, в шатре сделалось темно.

– Все? Уже лучше?

Стало лучше. Настолько, что, когда Кей’ла отозвалась, голос ее не дрожал:

– Прошу прощения.

– Не за что. Я и сама порой плачу, когда бессилие прижмет. Это помогает.

– Мы… не плачем при чужаках.

– Ну это-то я знаю. Сахрендеи тоже не плачут публично. И почему вы это так не любите?

– Что?

– Я видела выражение твоего лица, когда ты разговаривала с аменрай. Выглядело это так, словно ты не понимаешь, убегать тебе или броситься ему в глотку. А я слышала, что ты умеешь кусаться, – блеснула она зубами. – В лагере уже рассказывают о девочке, которая перекусила сухожилие одному из тех козьих говняшек.

Кей’ла покачала головою:

– Я не сумела, он вырвался.

Тихий смех наполнил темноту. Был он настолько заразительным, что Кей’ла через миг, сама того не желая, присоединилась к исцелительнице.

– Видишь. Ты можешь смеяться. Это хорошо. Что-то болело?

– Только ребра.

– Ну они у тебя есть. Скажешь мне, отчего сахрендеи так вас не любят?

– Они нас?

– Да. Хотя и не так, как се-кохландийцев. Вас они, скорее, презирают. Не говорят прямо, в чем дело, а я не расспрашиваю, поскольку пришлось бы тогда выдать, что я знаю их язык, но, вспоминая верданно, они сплевывают и растирают слюну ногою, а это – самое большое оскорбление, какое может выказать сахрендей. А вы? Чем они перед вами провинились?

Кей’ла вспомнила, какое лицо становилось у ее отца всякий раз, когда говорили об Аманеве Красном и его народе. И не только у него. Таких случаев не было слишком много, словно никто не желал обсуждать такие вещи, но однажды, когда она была маленькой, близнецы рассказали ей о бородатых чудовищах с раскрашенными в белое лицами, которые приходят и убивают маленьких детей. Напугали ее так сильно, что она проплакала всю ночь. Когда отец узнал об этом, то в первый и единственный раз выпорол их ремнем, а мама – тоже в первый и единственный раз – пропела ей одну печальную колыбельную, слов которой Кей’ла толком не запомнила, но которая рассказывала о детях, что идут спать в темной земле далекой страны. Кроме этого, она не знала ничего, это была тайна, которой старшее поколение неохотно делилось с младшим.

– Не знаю. Но ненавидят их сильнее, чем самого Отца Войны, хотя никогда с ними не сражались. По крайней мере я об этом не слышала.

– Как и я. Но теперь, самое большее через пару дней, – будут сражаться. Вы и сахрендеи.

Ох! Два дня.

– Да. Два дня. Мы вблизи реки, вы называете ее Лассой, кочевники же зовут ее Алеса. Тот лагерь, из которого тебя похитили, выдвинулся из-под гор и уже подходит к холмам. Я подслушала, как об этом говорят воины. Если они удержат такой темп, то завтра перейдут холмы, а послезавтра встанут над рекою и попадут в ловушку, потому что кроме племен Дару Кредо будем здесь и мы, и Молнии с самим Йавениром во главе.

Женщина прижала Кей’лу сильнее:

– И мне снова придется сшивать их раны и вытягивать наконечники стрел из тел, лечить ожоги и обморожения от магии, а если какому-то колдуну придет в голову идея призвать демонов, то стану пытаться лечить нанесенные теми раны, которые не должен получать ни один человек. Стану смотреть, как они умирают, и плакать на их похоронах. Скажи мне… что ты думаешь о женщине, которая плачет при похоронах врагов своей родины?

– Такой, что не может отвернуться от побитого ребенка? Она жестокая. И… больно!

Целительница отпустила ее и чуть отодвинулась:

– Прости. Пойду уже. Ты должна отдохнуть. Не переживай, в этот шатер никто не войдет. А теперь – ложись и спи.

Она вышла, не оглядываясь, а Кей’ла лежала некоторое время в темноте. Боль возвращалась: тупая в ребрах и голове, рвущая в колене. Но это не было важно. Важно же было лишь то, что лагерь Нев’харр выдвинулся и направляется к реке. И не знает, что его ждет здесь бой не с одним Сыном Войны, но с двумя и с самим Йавениром. Как далеко они могут быть? Тридцать, сорок миль? Сколько времени… Эта мысль была богохульной, но ведь ей и так нечего терять. Сколько времени занял бы путь к ним верхом?

И где они держат здесь лошадей?

* * *

На следующий день они отыскали дорогу.

Та шла верхом взгорьев и сложена была из квадратных плит шириной в каких-то пару футов. Кеннет скомандовал роте встать на постой, а сам с Велергорфом и Нуром вскарабкался на вершину, на которой разведчики открыли остатки каменного пути. Тропа легонько поворачивала, приспосабливаясь к форме взгорья, что ясно доказывало, что строители ее не были меекханцами. Инженеры империи сделали бы дорогу ровной, словно натянутая тетива, при необходимости пробиваясь через возвышенности и засыпая долины. Но если говорить о тщательности работы, то творцам этого тракта наверняка нечего было стыдиться. Плиты уложены тщательно, одна к другой, так что в щели едва входил кончик ножа. Прекрасная работа.

Лейтенант прошелся ладонью по одной из плит, глянул на черную пыль, липнущую к коже:

– То же самое, что и везде.

– Так точно, господин лейтенант.

– Вархенн, мы здесь одни, я и два самых недисциплинированных сержанта, каких я знаю. Не разыгрывай комедию. Что ты об этом думаешь?

– Дорогу кто-то должен был построить. И обычно дороги куда-то ведут.