Небо цвета стали - Роберт М. Вегнер

Отвернулась и вышла из шатра.

Целительница тотчас добралась до раненого.

– Помоги мне.

Следующую четверть часа заняла морока с тяжелым телом, снятие панциря, промывка ран, а учитывая, что был он типичным Фургонщиком, то есть росту в нем было больше шести футов, а веса – фунтов двести, чудом управились они так быстро. К счастью, мужчина все еще оставался без сознания, а потому не метался, не стонал и не размахивал руками. Тсаэран ограничивалась короткими командами: «подержи», «перетяни», «переверни», «внимание». Было видно, что умеет она снимать панцирь с тяжелораненых. Полную фразу она произнесла, лишь когда уложили его на постели и перевязали бо́льшую часть ран.

– Она – вовсе не злая.

Кей’ла, занятая смыванием крови с лица раненого, не ответила.

– Она не злая. – Целительница исследовала огромные синяки на животе воина. – Она испуганная. Муж ее поехал на войну, которой не было бы, не вернись вы. Она много раз отправлялась с ним в бой, и я не знаю лучшей лучницы: на всем скаку попадает на двести шагов в цель размером с голову. Хочет быть с ним, присоединить собственный лук к его топору, но не может. Сахрендеи верят, что душа убитого в битве врага может войти в тело нерожденного, чтобы мстить. А потому в жизни женщин есть такие моменты, когда те держатся подальше от поля боля.

Мужчина охнул, захрипел под ее прикосновениями. Пытался сдвинуться с места. Целительница покачала головой в явном беспокойстве.

– Потому-то она и недовольна, что муж приказал привезти его сюда, и потому-то приказала разместить его в этом шатре. – Тсаэран указала на резной столп. – Духи предков рода, странствующие по земле, не допустят, чтобы дух этого мужчины угрожал ребенку. Но более всего она боится, что ее муж может погибнуть. Что не вернется. Что попадет в него стрела или дротик, что стопчут его кони или что падет он от меча. Будь снисходительна к страхам беременной женщины.

Раненый выглядел скверно. Им не удалось убрать корку крови с его головы, лицо все так же напоминало кусок мяса, а рана на груди кровоточила так, что бинты уже успели пропитаться светлым кармином. Кей’ла слушала говорок меекханки, однако мысли ее крутились вокруг лучника. Кем он был, из какого рода, сколько ему лет?

– Слышишь меня?

– Да, – кивнула она. – Она не злая. Воистину окружают меня только добрые люди. Ее муж тоже не злой, просто от скуки отправился убивать моих родственников, а если ему прикажут, то выдаст меня в руки се-кохландийцев. Я очень рада.

Кей’ла взглянула на целительницу, надеясь на смущение или раздражение. Взрослые часто так реагировали, когда она оказывалась более разумной, чем должно девятилетней девочке.

Однако повстречала взгляд, в котором веселость смешивалась с печалью.

– Они – хорошие люди. Честные по отношению к соседям, верные друзьям, стараются не быть понапрасну жестокими и придерживаются данного слова. Что еще нужно, чтобы оставаться хорошим человеком? А каковы твои близкие? Нет… не говори, мы ведь обе знаем. И все же клятвы, принесенные годы назад, подталкивают их к войне, которой не было бы, если бы твои не вернулись. Несмотря на обещания сжечь ваши фургоны, в глубине сердец они наверняка надеялись, что вы уже здесь не появитесь.

– Что мы им такого сделали? Что мы сделали?

Целительница покачала головою:

– Не знаю. Они даже между собою редко говорят об этом и никогда – при невольнице. Но, как я уже тебе говорила, сахрендеи презирают вас и предпочли бы, чтобы вы никогда не вставали у них на дороге. Они лишь начинают гневаться, жар их гнева только-только показывается из-под слоя пепла, но поверь: когда он взорвется, то и небо запылает. А вы? Отчего вы их не любите?

Кей’ла воткнула взгляд в лежащего.

– Не знаю, – прошептала она. – Они мне не говорили… не говорили о таких делах детям. Мама… должна была рассказать мне о Кровавом Марше после моих двенадцати. Но сейчас… я не знаю…

Смех меекханки был тихим и искренним, однако расцвеченным толикой горечи.

– Видишь? Две девушки, которые понятия не имеют о произошедшем, пытаются оценить, есть ли смысл у этой войны. В глазах Великой Матери ни одна война смысла не имеет, но она понимает, что порой приходится и сражаться. Это довольно свободная интерпретация Третьей Книги Жизни, и глава моего монастыря устроила бы мне за такое головомойку, но порой это выглядит именно так. Когда человек выйдет из-за стен или когда его оттуда выволокут, он начинает глядеть на мир по-другому. Порой хорошие люди сражаются с хорошими, а потому…

Снаружи забили копыта, послышались крики. Целительница одним прыжком оказалась подле выхода.

– Привезли наших раненых. Я должна идти. Следи за ним, но не давай пить, у него поврежден кишечник.

И исчезла за завесой.

Кей’ла осталась наедине с мужчиной. Тот тяжело дышал, из ошметков, что когда-то были его носом, выдувались кровавые пузыри. Повязка на груди сделалась липкой.

Долгое время Кей’ла сидела подле него неподвижно, только сейчас начав ощущать и собственные раны. Позабыла о них, занятая опекой над воином, но они-то никуда не исчезли. Тяжело. Если сравнивать с ним – это лишь несколько царапин. Она легонько погладила его по голове, а потом осторожно прилегла рядом и прижалась, не обращая внимания, что измазывает одежду кровью. Заплакала, тихо, словно в родном фургоне.

Хорошие люди убивают хороших людей.

Не так выглядел мир в песнях бардов.

Она уснула.

Проснулась Кей’ла от стона и внезапного движения. Раненый пытался встать. Она вскочила, встретив лихорадочный, полный растерянности взгляд человека, который не понимает, что с ним происходит.

Она тут же присела на корточки, несмотря на протест заболевших мышц и предупреждающего головокружения.

– Не двигайся. Лежи, а не то сделаешь себе хуже.

Он отреагировал на анахо, устремляя на нее удивленный взгляд.

– Ты тяжело ранен. Не пытайся говорить.

Он не послушался, попытался, и глаза его потемнели от боли: охнул так, что у нее почти остановилось сердце.

– Я ведь говорила. Лежи спокойно, а не то будет хуже. Я об этом немного знаю.

Он скользнул взглядом по стенам и сделался неподвижен.

– Хорошо. Пытайся дышать неглубоко. – Обычное для таких ситуаций «все будет хорошо» не могло протиснуться у нее сквозь горло. – Можешь говорить на ав’анахо?

Он чуть приподнял правую руку.

«Могу. Ты кто?»

Ладонь у него тряслась, но знаки можно было понять.

– Кей’ла. Кей’ла Калевенх.

«Дочка эн’лейда».

– Да.

Казалось, в глазах его она заметила веселье.